— Дядя Толя? Что вы здесь делаете? — нетвердо выдавила она из себя после продолжительной паузы.
После этих слов пребывавший в раздумье хмырь счел за лучшее тихо ретироваться.
— Я приехал за тобой. Собирайся.
Наташа откинулась на спинку кресла и вообще как-то растеклась по нему.
— Нет, я останусь здесь. А вы идите. От меня все уходят. Митя ушел… Так что свадьбы не будет.
— Все образуется. — Анатолий Васильевич так и думал, что Наташины «неприятности», как выразилась его дочь, связаны с женихом. — Это у него предсвадебная лихорадка, такое бывает. Побесится и вернется. Может, он уже ждет тебя дома, а ты здесь сидишь.
Она энергично покачала головой и в три глотка выхлебала содержимое своего стакана.
— Он не вернется. Никогда. И я сама в этом виновата… Пойду возьму еще выпить. Вы будете?
— Сиди уж, я сам принесу.
Подойдя к стойке, первым делом Анатолий Васильевич попросил Наташин счет и внимательно изучил его. Она весь вечер пила какие-то дикие коктейли, и сумма набежала большая. Вздохнув, Елошевич расплатился по счету и заказал сто граммов сухого мартини для Наташи и кофе для себя.
— Я снялась в порнухе, — с вызовом сообщила Наташа, когда он вернулся. — И Митя меня не простил.
Не зная, что сказать на это, Елошевич погладил Наташу по руке. Он всегда знал, что карьера модели до добра не доведет, но какой смысл говорить это теперь?
— Не рассказывай, если не хочешь.
— Да что там! Я еще и показать могу! — Неловким жестом она выхватила из сумочки журнал.
Услышав слово «порнуха», он ожидал чего-то гораздо худшего, чем эта фотография в журнале. Но, взглянув на нее, почувствовал настоящую боль. Он и не подозревал, что ему будет так больно на это смотреть…
Неужели на фотографии та самая Кузя, Наташка Кузнецова, подруга его Саньки, тощая большеротая девчонка с круглыми глазами и длинными, как у насекомого, ногами?..
«Если бы Тоня не умерла так рано, она не допустила бы превращения Наташи в шлюху. Но Тони не стало, а я был слишком поглощен своим горем, чтобы как следует заботиться о девочках. Я всегда говорил, что считаю Наташу за дочь, а что я сделал для нее? Только позволял ей ухаживать за собой и за Саней. Но о том, что творится в ее душе, я ничего не знал и не хотел знать…»
— Ну как? — с усмешкой спросила Наташа.
— А что, красиво. Можно, я оставлю себе?
Елошевич принужденно улыбнулся и спрятал журнал во внутренний карман куртки.
Без его помощи Наташе вряд ли удалось бы сесть в машину. Но и так она умудрилась удариться лбом о крышу.
Устроившись наконец на переднем сиденье, она сняла туфли, положила ноги на торпеду и заявила:
— Я немного подшофе.
— А то я не вижу! Вон как стекло запотело, — сердито сказал Елошевич, возвращая Наташины ноги в стандартное положение.
Она закурила и мстительно выпустила дым ему в лицо.
— Черт, куда же тебя такую девать?
— Знамо дело. Мешок на голову, и в воду!
— Молчи, дура! Я имею в виду, что ребенок не должен видеть мать пьяной. Уже половина второго, до утра ты вряд ли проспишься… Знаешь, поехали ко мне. У меня две комнаты, так что я вполне могу тебя приютить. Сейчас позвоню Сане, скажу, чтоб утром Петьку в школу отвела. А ты спокойно придешь в себя, опомнишься… Да?
Она махнула рукой:
— Делайте что хотите, мне все равно!
Елошевич представил, как изумятся соседи, если увидят его среди ночи с красивой и абсолютно пьяной девушкой, и нажал на газ.
— Извини, у меня не убрано…
Анатолий Васильевич слегка покривил душой: у него как раз было убрано, но аккуратистка Наташа никогда не признала бы его интерьеры образцом чистоты и порядка.
Однако сейчас ей было все равно. Прямо в сапогах и куртке она уселась на стул и смотрела, как Анатолий Васильевич застилает диван.
— В ванной постарайся не шуметь. Вот тебе халат, тапочки. Да сапоги-то сними! Или ты уже не в состоянии?
— Я не такая уж и пьяная, — глухо сказала Наташа. — Просто мне очень плохо. Так чего-то хочется умереть.
— Да ладно тебе! Все еще наладится…
Она отрицательно покачала головой.
— Ну, хочешь, завтра возьмем Петьку и поедем на недельку в Синя вино? Я буду топить печку, а ты гулять по берегу Ладоги… Или поезжай одна в какой-нибудь Египет, мы с Саней за Петькой присмотрим.
Она опять мотнула головой.
— А зря! Смена впечатлений помогает… Ну скажи, чем тебе помочь?
— Пристрелите меня!
Наташа, как пингвин в холода, стала хлопать себя по бокам в поисках сигарет. Не обнаружив их в куртке, полезла в задний карман брюк, приподнялась со стула и тут же завалилась на пол.
— Не каждый день приходится слышать такие сочные матюги, — одобрил Елошевич.
Он опустился на колени, чтобы помочь ей подняться. Взял Наташу под мышки, потянул… Не обретя равновесия, она качнулась к нему… Губы их случайно встретились.
Это была такая же ужасная случайность, как падение горящей сигареты в бочку с бензином, как неправильный перевод стрелки на железнодорожной развязке, когда два поезда несутся навстречу друг другу. И наступает момент, когда ничего уже не исправить.
…Над узкой кроватью Елошевича вырастал ядерный гриб, и планету разносило на куски. А потом эти куски, кружась в темноте и безмолвии, соединялись снова, и, откуда ни возьмись, появлялся воздух…
И вот уже робкая жизнь выглядывала из-за камня зеленой ящеркой, распускалась в расселине первым блеклым цветком… А потом шумела вода, отовсюду поднимались зеленые побеги, и кричали птицы. Проходили грозы, и воздух звенел хрусталем, и пахло яблоками…
* * *
Как обычно, Елошевич проснулся оттого, что Пират сидел на его подушке и мурчал, проникновенно и умильно глядя на хозяина.
— Уйди, пидарас, — привычно пугнул он кота, но тут же осекся.
«Господи, Наташа!.. Надо срочно идти чистить зубы».
Только через минуту он сообразил, что рядом никого нет.
«Наверное, пошла умываться».
Он потянулся и встал. Часы показывали половину седьмого. Он хотел собрать Наташины вещи, которые, как смутно помнилось, они вчера раскидали по всей комнате.
Но вещей не было. Зато на письменном столе, придавленный его мобильником, лежал лист бумаги.
«Может, она просто пишет, что поехала отвозить ребенка в школу», — посетила его трусливая мысль, пока надевал очки.
«Умоляю, простите меня! — было написано на листе детским почерком. — Простите и забудьте! Я так виновата, но я не понимала, что я делаю! Пожалуйста, не думайте обо мне плохо».
…Что ж, счастье пришло слишком внезапно и покинуло его слишком быстро, чтобы он успел к нему привыкнуть.
