жарко, но я продолжаю ждать. Ждать, когда откроется багажник, и эти ублюдки вытащат меня наружу. Ждать, когда начнется расправа.
Они не торопятся. Где-то снаружи слышны их голоса. Смех, шутки, возгласы. Они уверены в себе и не спешат. Тешатся моментом. Думают я так легко сдамся? Они не знают, что у меня есть проволока. Правда, такое себе орудие для самообороны, но они не в курсе, что я не собираюсь сдаваться без боя. А может быть только этого и ждут.
Наконец, я слышу шаги. Они приближаются. Сжав кулак крепче, чувствую как проволока вонзается мне в ладонь. Я не обращаю на это внимание. Мой разум полностью сосредоточен на предстоящей борьбе. Мне бы каким-то образом использовать её как удавку, но пока что я намотал проволоку на руку, соорудив подобие кастета.
Замок щелкает и багажник медленно открывается. Свет фар позади стоящего автомобиля на мгновение ослепляет меня, но я быстро прихожу в себя.
Оказывается, здесь машины две и желающих меня приструнить может быть в два раза больше. Но отступать некуда. Моя рука, сжимая проволоку, уже готова к броску. И когда первый ублюдок тянет руку, чтобы вытащить меня, я завожу локоть назад и что есть силы наношу удар, рассекая щеку и скулу.
Второй ублюдок словно готов к такому повороту, не теряет времени. Он тут же оттягивает меня в сторону и валит на сырую землю. Я падаю, но быстро встаю на ноги, готовый продолжать бой.
К сожалению, двое на одного — это не честное сражение и я снова оказываюсь на сырой земле лицом вниз.
Они оба начинают бить меня ногами. Пытаюсь скрутиться, чтобы хоть как-то защитить все жизненно важные органы.
Я слышу их смех и чувствую удары, которые они наносят не жалея силы, но я не собираюсь сдаваться. С каждым ударом я все больше и больше злюсь. Я не могу дать этим ублюдкам унизить меня, я не могу позволить им победить. И в то же время, что я могу сделать лежа на земле против двух вошедших в азарт ублюдков? Как минимум, мне бы не отключится.
Казалось, они избивают меня вечно, но в конце концов останавливаются. Упыри оставляют меня лежать на земле, смеясь над своими дебильными шутками. Слышу, как они отходят в сторону, а затем наступает тишина. Это все?
Не знаю, как долго я лежу на сырой земле, стонущий от боли, а эти ублюдки мирно стоят в стороне и смотрят, как я лежу на боку. Бурно переговариваются, чуть ли не обсуждая погоду.
По моим ощущениям прошло не меньше пятнадцати минут. Все тело ноет. Любое движение приводит к резкой боли. Тыльной стороной руки стераю липкую кровь с виска и кровью харькаюсь. Голова кружится, а руки и ноги не слушаются. Краем уха я улавливаю глухие и нелепые шутки ублюдков. Они наслаждаются моей болью, но больше ничего не предпринимают. Стоят в сторонке и ждут. Чего ждут? Переводят дыхания для нового захода? Или они кого-то ждут.
— На этом все? — рявкаю на них снова сплевывая кровь. — Может теперь объясните какого хера я здесь делаю?
— Ты — закуска для червяков! — ржет один из них.
— Блядь, остроумные какие! — терять мне уже нечего, скорее всего. Поэтому и церемониться я не считаю нужным. — И какого это, быть шавками Яниса? Где же ваш босс? Его аристократическая натура не выдерживает крови?
— Мы не работаем на Яниса.
Что за бред? Кто-то еще мне желает смерти?
Принимаю сидячее положение и подгибаю колени ко лбу. Дышать практически невозможно. Во рту сплошная кровь. Не уверен, что все зубы на месте.
И тут я слышу, как щелкает дверь. Кто-то выходит из второй машины. Его шаги тихие, медленные, практически беззвучные.
По начищенным ботинкам и безупречному внешнему виду я сразу понимаю, что ко мне приближается Янис. Янис — их босс, владелец этих ублюдков, которые сейчас смотрят на меня? Или он их просто нанял?
Янис не спеша подходит ко мне, будто ему некуда спешить. Конечно, куда ему спешить? Все самое интересное начитается только сейчас.
Он останавливается передо мной, и я четко ощущаю пренебрежительный взгляд на себе. Пытаюсь встать, но мои ноги отказываются слушаться. Но потом мне и вовсе становится смешно. Не знаю, может быть те ублюдки все-таки хорошо приложились к моей голове и я теперь навсегда останусь дурачком?
Интересно, Оля примет меня вот таким?
— Тебе смешно? — пролетает ледяной вопрос над головой.
Уверен, если бы Янис не так сильно пекся о своем вешнем виде, его блестящий носок уже давно встретился с моей челюстью. Или он специально нанял этих зверушек, чтобы избивали по команде, а его туфли все это время были б идеально вылизаны.
— Да, мне смешно! — не без усилий вскидываю голову вверх и награждаю Яниса кровавой улыбкой. — Я думал ты гребаный аристократ, а ты оказался обычным гопником из девяностый. Ты таким же образом занял себе место представителя греческой диаспоры?
— Нам его заткнуть? — подает голос ублюдок.
— Да, нет. Пусть говорит, — Янис снимает с себя пиджак и откидывает его на глянцевую поверхность капота. Начинает закатывать рукава черной рубашки. — Лопату дай! — приказывает одному из цепных псов.
— Сейчас прикажешь рыть себе могилу? — иронично хмыкаю.
Со стороны это похоже на настоящий бредовый фильм из девяностых. Я не смотрел такие. Но отец как-то рассказывал о том безрадужном времени когда горели ларьки и лесополосы были украшены сгоревшими тачкам и закопанными трупами. Кажется, те фильмы основывались на реальных событиях.
— Нет, — все также спокойно произносит Янис. — Отдышись пока. Я лично привел тебя в свой домой, лично и могилу выкопаю.
— Эй, Янис, — начинает бухтеть ублюдок. — Давай я… Миран не очень обрадуется…
— Стой где стоишь! — приказывает ему Янис глядя из-подо лба.
Если раньше я как-то атрофированно принимал происходящее, то сейчас мне действительно впервые становится не по себе. От этих ублюдков известно чего ожидает, а вот Янис со своим титаническим спокойствием не внушает ничего хорошего.
Если он меня сейчас живьем закопает, то что же Янис сделает с Ольгой?
Монотонное врезание острой лопаты в сырую землю, под аккомпанемент гробового молчания, по-настоящему вызывает мороз вдоль позвоночника.
Он так уверенно и целенаправленно копает мне могилу, что дух захватывает. Янис поднимает и опускает орудие с удивительной грацией, словно это не инструмент, а продолжение его самого. На его лице нет ни капли сожаления или колебаний — только решимость, которую я никогда не видел ни у кого другого.
Я сижу на сырой земле, окровавленный и избитый, но странно
