от того, где и как на кусок хлеба заработать. Желаю, чтобы ты мир посмотрела. И детей своих в достатке воспитывала…
— Бабушка, я тебя не узнаю. А ты не подумала о том, что я не смогу его полюбить?
— Какая любовь, детка? Ничего от этой любви хорошего не бывает, одни страдания. Вон отец твой любил твою маму и мучился с ней столько лет. А теперь его и вовсе нет.
— Бабушка, если твоя жизнь, по твоему мнению, не удалась, это не значит, что так должно быть у всех. И у меня, в том числе. Прости, но я с тобой не согласна.
Я возвращалась от бабушки с ощущением полного разочарования. Ничего я в этой жизни не понимаю. Какой из меня взрослый человек. Я в себе то разобраться не могу, не то, что в других. Совсем недавно я не понимала маму, теперь не понимаю бабушку. Неужели я настолько ведомая и внушаемая, что всякий раз попадаю под влияние кого-нибудь из них. Но я точно знаю одно: на дичь, которую мне предлагает бабушка и новоиспеченный дед, я точно не подпишусь. И здесь я полностью разделяю мнение мамы.
Мой план с фотографиями не удался. На следующий день я удалила эти фото. Все равно я не получила от них желаемого эффекта. Ни с кем из друзей я толком не общалась. Если честно, то настроения все равно не было. Мы провалялись с Вадиком эти несколько дней перед телевизором, и я выучила всех его любимых персонажей из мультфильмов. Обновленное поведения братика грело мне душу. Мы очень сблизились с ним. И пусть между нами такая огромная разница в возрасте. И он не совсем обычный ребенок, я рада, что он у нас есть. Одиноким людям тяжело по жизни. А я совсем не одинока.
День за днем пролетели каникулы. Началась новая четверть. Диму в лицее я ни разу не видела. Я замучилась вертеть головой по сторонам на переменах. Прошла уже неделя с начала новой четверти, но он ни разу не появился мне на глаза.
Девочки тоже о нем ничего не знали. Лишь Марина постоянно укоризненно цокала: Вот взяла бы и позвонила ему, раз переживаешь. Создаете проблемы на ровном месте.
А я и рада бы позвонить уже, но не могу. Я как вспомню, с каким лицом он говорил мне, что не понимает, чего я напридумывала… А потом какими глазами смотрел на меня, когда я его ударила.
— Данник. Дан, подожди!
Бегу я вслед за Диминым другом. Все, не могу больше терпеть. Мне нужно узнать, куда он пропал. Я последний раз видела его перед Новым годом.
— Привет!
— Привет.
— Скажи. У Димы все нормально? Почему он не ходит на занятия?
Дымов смотрит на меня удивленно. А потом говорит: А тебе ли не все равно?
— Нет. Не все равно, — тихо говорю я и смотрю себе под ноги.
— Софина. У Димы умерла мама. Ее похоронили на прошлой неделе. Завтра он уже должен прийти в лицей.
Я стою и не могу вымолвить ни слова. Он мне рассказывал, что она болела. Он всегда с такой нежностью говорил о маме. Я очень удивлялась. Это трепетное к ней отношение никак не вязалось с его внешним видом и повадками.
— Мне очень жаль, — бормочу себе под нос я и собираюсь уйти.
— Софина, подожди.
Останавливаюсь.
— Если тебе не все равно, съезди к нему. Поговорите уже, наконец. Он тебя обидел тогда, но так было нужно…
— А ты не мог бы дать мне адрес. Я в тот раз ничего не запомнила.
— Он у брата сейчас живет. Поехали, я тебя провожу.
Дима открывает нам дверь. И смотрит на меня удивленно. А я бросаюсь ему на шею и начинаю рыдать.
— Прости. Прости меня, пожалуйста…
За последние несколько месяцев я выплакала целую цистерну слез. До переезда в этот город я была совершенно другим человеком. Вывести меня на эмоции было довольно непросто. Возможно, сказывалось влияние бабушки. Это она у нас вечно как железная леди. Ни лишней эмоции, ни тем более слезинки от нее не дождёшься.
Либо после удара головой в бассейне у меня защемился какой-то слезоточивый нерв. Я просто не могу успокоиться. Я приехала, чтобы утешать его. А в итого Дима гладит меня по спине и шепчет: Все, хватит, хватит…
Его брат оказался дома. Он принес мне воды. Я кое-как успокоилась.
— Я очень тебе сочувствую, — шепчу я одними губами. Ком в горле не дает говорить громче.
— Софин. Спасибо. Я уже принял эту ситуацию. Ничего не поделаешь.
— Это Дан попросил тебя приехать?
Я отрицательно мотаю головой.
— Нет. Я сама его за тебя спросила.
— Теперь ты готова меня послушать?
— Дим. Не нужно ничего говорить. Я уверена, что на тот момент это было необходимо. Прости, что не выслушала тебя.
— Я все равно тебе расскажу. Я хочу, чтобы ты понимала, какой я человек.
— Мне все равно, — шепчу я и снова обнимаю его.
— Я люблю тебя, — шепчет он мне на ухо.
— И я тебя. Я так скучала.
— Я тоже…
35.
Алина
— Ты только подумай! Он мне звонил вчера снова. Спросил, не поменяла ли я своего решения. То есть мнение внучки его в принципе не интересует. Дон Корлеоне, что б его! Семейное дело у него.
Ира смеется. Ее почему-то эта ситуация забавляет. А мне вот вообще не смешно. Кто их знает, этих горцев. Украдут еще девчонку. Руслан, конечно, на такое был не способен. Но он, в принципе, с той семьей ассоциироваться не хотел. Я же помню, как он на отца реагировал.
Пока мы были у мамы, мне удалось вывести ее на разговор о матери Руслана. Я знаю только то, что говорил мне муж. А он о своей семье рассказывал не много, даже о матери. Может потому, что потерял ее в подростковом возрасте. После ее смерти он пару лет жил с отцом. А потом ушел от него. Учился и работал. Жил самостоятельно в квартире мамы. Действительно, пойди Руслан другим путем, он мог бы быть не фельдшером на скорой и не спасателем в МЧС. А деловым дядькой в костюме, как его отец и брат.
Брат — это вообще отдельная тема. В тот визит он просто сопровождал отца. Молчал все время. Я думала, он и говорить то не умеет. Он даже не поздоровался, кивнул еле заметно и все. И не на меня смотрел, а все
