— Что сказала? — спросила я, но уже знала. «Ты прав. Я люблю его».
— Ты сказала Вику, что любишь меня, — улыбка Аарона стала немного шире, но я но я не знаю, на какой итог он рассчитывает. Мы не можем просто вернуться к тому, какими были…но потом, я не понимаю, почему мы не можем начать нечто новое? Меня накрывает его запах сандала и розы, и я закрываю глаза. — Я не думал, что ты когда-нибудь сможешь снова испытывать ко мне чувства. А затем сказать это Вику в лицо? — Аарон хихикнул и покачал головой, пробегаясь пальцами по своим каштановым волосам. — Этого я точно не ожидал, — он снова замолчал, его улыбка смягчилась во что-то глубокое, меланхоличное. — Ты также любишь Вика, не так ли?
Я не могу этого отрицать, это было бы ложью, но и не могут заставить свой рот произнести этим слова.
— Разве это имеет значение? — вместо этого спросила я, мой голос был куда мягче, чем мне бы хотелось. — Любовь нелогична, и у нее нет пределов, — я снова посмотрела на Аарона, который наблюдал за мной, слово я нечто драгоценное, словно пушинка одуванчика, которую может сдуть ветром, если он не так вздохнет. Видите, Аарон не знает новую Бернадетт так хорошо. Он может быть экспертом по старой версии меня, но ему многое предстоит узнать. — Что ты предлагаешь? — спросила я, и он пожал плечами.
— Что ж, для начала, я бы хотел пригласить тебя на молочные коктейли, — его улыбка становится немного наглее, переходя в ухмылку. — И может мы смогли поговорить о том, чтобы не ненавидеть друг друга.
— Я ненавидела тебя так, как никого раньше, — сказала я, слегка качая головой. — Я не могу это объяснить, думаю есть особый вид ненависти, появившейся из любви.
— Да, это называется «от любви до ненависти», и я слышал секс там на высшем уровне, — Аарон прикоснулся к стороне моего лица, проводя большим пальцем по краю губы. Когда он подвинулся ближе, я почувствовала бабочек. Гребанные бабочки. Словно мне снова пятнадцать. — Но мы можем не торопиться.
— Почему? — спросила я, наклоняя голову, чтобы посмотреть на него. Он действительно великолепен, всегда был, но сейчас еще больше, когда он весь в татуировках. — Секс — пустяк. Я борюсь именно с чувствами.
Я повернулась и пошла по дороге, прислушиваясь к его легким шагам, пока он колебался, а затем последовал за мной.
— Секс — это не просто, Бернадетт. Не начинай говорить себе это, — Аарон зашагал немного быстрее, обгоняя меня своими длинными шагами. Я догнала его на следующем пешеходе, но никто из нас ничего не говорил. Вместо этого он потянулся и взял мою руку в свою, сплетая своим пальцы с татуировкой ХАВОК вместе с моими.
Это попало прямо в сердце, стрела, которую я не могла достать, рискуя истечь кровью до смерти.
Мы вместе прошли так еще несколько кварталов, словно сказочная пара, которая живет в башне, надежно защищенной от злых сил мира. Я заметила, что пока мы шли глаза Аарона следили за аллеями по сторонам, густой листой, пустыми домами с вывеской «Продается» во дворе. Время от времени он кивал, и у меня по спине пробежали мурашки.
За нами наблюдали, команда Хавок.
— Сколько людей работают на вас? — спросила я, думая о Хэллоуине и десятке парней в масках скелетов — и довольно примечательно девушек — которые появились из толпы. Аарон слегка ухмыльнулся, глаза были сконцентрированы на старом аппарате постмикс в конце квартала. Он был построен в 1915 и был популярным местом тусовок у студентов школы Фуллер, пока Хавок не вышвырнули их задницы на другую сторону железных дорог. Там до сих пор подают солодовую, Shirley Temples[27] и прочее старое доброе дерьмо.
— Даже я не знаю ответа на это, — Аарон толкнул дверь, колокольчики прозвенели вслед за нами, и, блять, клянусь, каждое лицо в этой комнате повернулось, чтобы посмотреть на нас настороженным взглядом. Куда идет Хавок — проблемы следуют за ними. — Только Вик и Оскар знают, — добавил он, когда мы направились к стойке, а несколько студентов покинули красные, кожаные стулья, чтобы дать нам пространство. — Я мог бы спросить, если бы хотел, но я не хочу.
Аарон заказал нам два шоколадных коктейля, а затем подложил руку под подбородок, упираясь локтем в старую потрескавшуюся столешницу.
— Не могу поверить, что они сегодня подожги и подорвали мой минвэн, — отстраненно сказал он, постукивает пальцами по лицу. Машина, кстати, разбита в хлам, это обгоревшая оболочка прежнего "я" и еще одно выжженное огнем воспоминание о его матери. Мы сказали копам, что это похоже на случайный акт насилия. Они ни черта нам не поверили. Я уверена, новости о сегодняшнем инциденте уже дошли до Тинга.
— Ты собираешься взять другую машину? — спросила я, думая о двух тысячах, которые я закопала на заднем дворе. Этого хватит на дерьмовую развалюху. Может мне стоит купить одну? У меня нет прав, но, честно говоря, мне нужно заняться этим дерьмом. Иметь машину и возможность водить ее, это приспособление, которое мне нужно в арсенале.
— Хавок возьмут мне другую машину, — мягко ответил Аарон, поднимаясь, когда наши молочные коктейли были поданы на столешнице. Он помешивает свой напиток металлической соломинкой, а я вопросительно поднимаю бровь.
— Аарон, ты — часть Хавок. Ты гребанная А в уравнении. Сколько денег у вас, ребята, припасено? — Мне трудно оценить, что у ребят происходит в финансовом плане. Они все еще живут в относительных помойках, у Оскара и Каллума нет средства передвижения, и все же Вик дал мне две тысячи долларов и сказал, что у меня есть двадцать тысяч на планирование нашей свадьбы.
Наша свадьба…
Черт.
Лишь от мысли об этом у меня появляются мурашки.
— Около пятидесяти тысяч, — сказал он, поднимая свои прекрасные глаза на меня. В них такая мозаика цветов, словно какой-то злой Бог спустился на Землю днем, чтобы поиграть с золотыми и зелеными плитками. В эти радужки было вложено много заботы. — У нас было бы больше, но Виктору нравится реинвестировать. Мы также платим всем нашим парням, — он пожал своими большими плечами и издал язвительный смешок. — Как только он вступит в наследство, все будет по-другому.
Я выдохнула и отпила от своего напитка, просто чтобы дать себе время.
— Ты хоть представляешь, о какой сумме идет речь? — спросила я, взглянув на кольцо на моем пальце. Все еще есть искушение бежать. Думаю, оно всегда будет, это сладкое далекое обещание жизни без забот, без кровопролития и боли. Но я обустроила здесь свою кровать и планирую спать на ней, даже если это вечный сон.
— Миллионы, — сказал Аарон, поднимая на меня взгляд. Он наклонился ближе, одна из его ног была между моими. Я тяжело сглотнула, но ничего не сказала, когда его колено прижималось к промежности моих брюк. — Так много денег, что мне сложно ненавидеть то, что ты выйдешь за Вика, — Аарон потянулся и провел своей теплой рукой по внешней стороне моей.
— Тебе тяжело это ненавидеть, но ты продолжаешь это делать? — спросила я, и он улыбнулся. В этот раз это была настоящая улыбка, та, что окрашена тенями и тьмой. Он не притворяется прежним Аароном, мягким, пушистым и солнечным. В этот раз он позволяет мне увидеть маленькую часть того, кем он стал за последние пару лет.
— Я так сильно это ненавижу, что просыпаюсь от этого по ночам, — сказал он мне, двигая своим коленом так, что оно терлось об меня мучительным образом. Между нами плотина, которая скоро рухнет. Как только это случится, я не смогу противостоять наводнению. Оно унесет меня и потопит. — Ты в качестве его жены, Берни? — сказал он с очередным низким смехом. Его глаза встретились с моими, и тут меня пронзает молния, словно пуля, которая проносится внутри моего тела, заставляя меня истекать кровью, вызывая внутренние повреждения. Может, это и хреново, что я сразу перехожу к этой аналогии, но ничего не могу с собой поделать. Аарон…иногда на него больно смореть, он — напоминание о том, что могло бы быть. — Ты должна была стать моей.
