— Ничего не происходит. Мы друзья с неловким начинанием, но… — я вздыхаю и тяну себя за волосы.
— Но сейчас все больше чем это?
— Да, намного больше. Черт, Тиа. Это просто срань Господня. Не могу тебе даже передать насколько, — я поджимаю губы. Как же хочется что-то ударить. — Не то чтобы я была лишена лучшего друга, хотя он таковым и является, и я действительно была лишена его… это даже хуже. Ощущение будто мне вырвали сердце. И Питер. Мы были в его квартире, чтобы решить это, — я указываю на следы от когтей, — и я поцеловала его. Он сказал, что не может так, но любит меня…
Тиа вздыхает.
— О, мой Бог. Ты его любишь? — я смотрю на нее. Она взволнована, трясет кровать руками и взвизгивает, когда я не отвечаю. Видимо, это написано на моем лице, потому что она говорит: — О, Боже! Это так романтично! Ты любишь его, но не можешь быть с ним. И что ты собираешься делать?
Я пожимаю плечами.
— Ничего. Нечего делать. Я не могу позволить ему рисковать своей карьерой ради меня, и я должна закончить универ. Я не могу послать все к чертям и вернуться домой, — я прячу лицо в руках и с силой его тру. Все разваливается. Я чувствую себя такой сломленной, будто я разрушаюсь.
— Я никогда не слышала, чтобы ты так материлась.
— Да не так уж я и много материлась. Я понятия не имею, что делать. Я должна держаться от него подальше, но не могу, — горько смеюсь и оборачиваю руки вокруг талии. Не могу прогнать ощущения, которые душат меня. Я смотрю в пол комнаты.
Всплывают непрошеные воспоминания.
— Я в первый раз сказала «я люблю тебя», по крайней мере, это впервые было правдой, и происходит такое. Мы теперь даже не друзья. Не можем быть. Понятия не имею, как с этим справиться, — руками я обхватываю голову и запускаю пальцы в волосы.
Сегодня так все хорошо начиналось. Не могу поверить, что все это происходит. Да, я должна была это предвидеть, но не смогла. Я не знала, что я влюблюсь в Питера. Не осознавала до сегодняшнего вечера. Я чертовски глупа. Почему я не замечала этого? Особенно, когда все нетактично мне об этом намекали.
— О Боже, — я издаю стон в руки. Поднимая глаза, я спрашиваю: — Что мне делать?
Лицо Тии полно сочувствия. — Единственное, что ты можешь сделать, держаться от него подальше и отвлечь себя шоколадом.
Следующие несколько недель тянутся медленно. Ночью я смотрю в потолок. Не могу заснуть. Ощущение, будто мои руки отрубили. У меня фантомные боли. Боже, и кошмары. Разум уносит, и я вижу, как Питер попадает под машину, падает с обрыва или получает пулю в грудь. Каждый раз одно и то же: я вижу все моменты до их свершения. Я бегу к Питеру, крича во всю глотку, но он меня не слышит. Постоянно я недостаточно быстрая, громкая, и всегда опаздываю. Нет никаких прощаний, Питер просто исчезает из моей жизни.
Однажды ночью мне снится очень яркий сон. Питер улыбается, что-то говорит мне. Он отступает назад с этой кривой усмешкой на его лице. На твердой и сухой земле появляется трещина, но Питер не смотрит назад. Парковка превращается в мили и мили треснутой красной глины. Я наблюдаю, как он словно ходит по тонкому льду. Я яростно кричу, умоляя его вернуться, но он не слышит меня. Внезапно земля под его ногами разламывается на части. Питер падает. Я несусь к нему, прямо к огромной расщелине в земле, падаю на край обрыва, и пальцы Питера лишь секундой не успевают схватить мои.
Я кричу.
Я ору так громко, что кошмар становится реальным. Я кричу в постели и мгновенно принимаю вертикальное положение. Мое тело покрыто холодным потом. Простынь прилипла к телу. Я запутываюсь в простынях в попытках освободиться. Милли вскакивает и зажигает свет. Моя рука прижата к груди. Я пытаюсь успокоить сама себя тем, что это был только сон, что Питер жив, здоров, но сон кажется таким реальным, что я чуть не плачу.
Милли хватает веник в кулак, будто собирается побить дубинкой злоумышленника. Когда она понимает, что в комнате никого нет, ее руки опускаются.
— Ты в порядке? — она трет глаза и делает глубокий вздох.
Я киваю, но меня все еще трясет. Не могу говорить. Чего я боюсь? Кошмар выглядит таким глупым. Земля просто так не проглатывает людей, но сон кажется реальным. Не могу стряхнуть это ощущение. Я скидываю одеяло и иду к шкафу. Вытаскиваю спортивный костюм и надеваю его.
Милли наблюдает за мной.
— Ты куда собралась? Четыре утра. Ты не можешь сейчас пойти на пробежку.
— Я должна, — все, что я могу сказать.
— Сидни, подожди. Я пойду с тобой, — веки Милли лишь наполовину открыты. Она выглядит так, будто вот-вот заснет.
— Все хорошо. Я в порядке. Возвращайся в постель.
— Я не могу. Тебя что-то беспокоит, а я превратилась в дерьмовую подругу еще с тех пор как произошла история с Брентом. Дай мне секунду. Я пойду с тобой, — она медленно моргает и поворачивается к своему шкафу. Я уже одета и натягиваю свои сникерсы.
Когда я зашнуровываю второй кроссовок, говорю:
— Я лучше пойду одна. Серьезно, возвращайся в кровать. Если ты беспокоишься, я возьму с собой твой перцовый баллончик.
Она зевает. Одна ее нога в штанах, и она смотрит на меня.
— Хорошо, но только если ты пойдешь в спортзал университета. Не бегай за пределами кампуса. Воспользуйся тренажером со ступеньками или эллиптическим тренажером, или еще чем-нибудь. Обещаешь?
Я киваю.
— Да. Увидимся за ланчем.
И я ухожу. Бегу вниз по лестнице на улицу, на холодный воздух. Он заполняет мои легкие и напоминает мне о том, что реально, а что — нет. Сны — не реальны. Питер жив. Я знаю, что символизируют кошмары, знаю, что они означают. Питер отдаляется от меня, и я ничего не могу с этим поделать. Он ушел. Будто умер, но я вижу, как его призрак бродит по корпусу английского языка каждый день.
Стриктленд освободила меня от должности его ассистента на следующий день, после того как увидела нас за ужином. Произошел обмен ассистентами. Теперь я работаю со Стриктленд. Слухи прекратились. Никто ничего не говорит.
Я сильнее отталкиваюсь ногами и бегу быстрее. Мои легкие горят от нехватки воздуха. Мои волосы раскачиваются вперед и назад, щекоча шею. Я так сильно хочу бежать, что мое тело кричит от боли. Хочется почувствовать что-то, с чем я могла бы справиться, так как не знаю, что делать с тем, что есть сейчас.
Эти кошмары не похоже на другие. Те пугали меня до смерти, потому что кто-то пытался причинить мне боль. В этих снах наоборот. Меня никто не обижает, но ощущение, что вырывают мои кишки. Будто я теряю Питера снова и снова, ночь за ночью. Когда это прекратится? Человек по-прежнему жив. Почему же у моего мозга траур по нему, будто он умер? Я не могу выдержать этого. Я хочу кричать.
