Мы постояли рядом. Я вдруг повернул голову и заглянул ей в лицо. Выражение его опять резко переменилось. При всей решимости не заводить разговор первым я не мог второй раз пропустить удобную минуту. Я спросил:
— Скажи, как я должен теперь себя вести?
Глухим, деревянным голосом она сказала:
— Вероятно, нам больше не надо видеться?
Я не стал притворяться, что возражаю.
— Мне страшно жаль, — пролепетал я, сознавая, как пусты и ничтожны эти слова. Миртл словно бы и не слышала.
Показался автобус.
— До свидания, девочка.
Неожиданно мы очутились друг у друга в объятиях. Я поцеловал ее, она прижалась ко мне тесней…
Автобус, не замедляя хода, прошел мимо. Это была остановка по требованию, мы забыли, что надо поднять руку.
— Теперь придется ждать следующего.
Миртл отстранилась от меня. Она плакала.
— Прощай, милый мой.
— Я подожду с тобой вместе.
— Нет, не надо! Пожалуйста! Иди!
— Как же я брошу тебя одну?
— Уходи, умоляю тебя! — с мукой и страстью выкрикнула она.
На мгновение я задержал ее руки в своих, потом отвернулся и зашагал прочь.
Улица, по которой я шел, отлого поднималась наверх, забирая вправо. Дойдя до поворота, я оглянулся. Миртл одиноко стояла на остановке. Слезы застлали мне глаза, так что я шел, не видя, куда ступаю. И все-таки шел.
Я возвратился домой. Хозяйка с племянницей куда-то отлучились, и в доме, кроме меня, не было ни души. Я зажег у себя свет, и сразу же мне бросился в глаза телефон. Невыразимое одиночество нахлынуло на меня.
Я сел в кресло и задумался. Разрыв наконец произошел. Одно только непонятно. Миртл сказала: «Вероятно, нам больше не надо видеться», но облекла свои слова в форму вопроса, как бы оставляя за мною право сказать: «Нет, надо!» Я совсем запутался. Расстались мы или нет? Похоже, что расстались. Тогда откуда у меня эта уверенность, что Миртл так не считает? Выходит, расставаться тоже нужно по обоюдному согласию.
Мало-помалу я успокоился. Настроение у меня изменилось. Я мысленно вновь и вновь обращался к подробностям нашего объяснения и начинал видеть его в ином свете. У меня постепенно прояснилось в голове, и на месте путаницы обозначилось нечто вполне определенное. Я принял эту определенность не без жестокого внутреннего сопротивления, ибо она несла с собой холод и душевную очерствелость.
Я знал теперь: как бы ни повела себя в будущем Миртл, для меня с нею покончено раз и навсегда.
День за днем всякий раз, как звонил телефон, я думал, что это Миртл. И всякий раз это была не она. Я избегал появляться в тех местах, где была вероятность ее встретить, а на субботу и воскресенье договорился поехать в Оксфорд. Я ходил несчастный, сам не свой и с твердым убеждением, что непременно что-то должно случиться.
Чтобы отвлечься, я, как это ни было скучно, занялся делами. Из американского консульства в Лондоне сообщили, что за визой необходимо явиться в другое консульство, в Бирмингеме, и я наметил съездить туда в пятницу, когда уроки в школе кончаются в первой половине дня. Кроме того, я вновь написал мисс Иксигрек насчет своей рукописи.
На другой день после того, как мы с Миртл то ли расстались, то ли нет, мне позвонил Том в надежде выведать, что произошло. Я сказал, что, если ему так не терпится, пускай он, голубчик, не посчитает за труд ко мне зайти.
Том явился, когда я сидел у открытой двери в сад и ужинал: пил чай и ел бутерброды с консервами из лососины.
— Аппетит, я вижу, у тебя не отбило, — заметил он.
Я нашел, что это пошлое замечание.
— Я попрошу хозяйку принести еще бутербродов. — Том был большой любитель бутербродов с лососиной. — Будем надеяться, что у нее не кончились консервы, — прибавил я, чтобы его напугать.
На всякий случай Том с жадностью сжевал штуки две моих. Он оглядел вазу с пирожными.
— Превосходно она тебе печет! Ты посмотри, как тебя тут любят.
— Это племянница печет.
— А-а! И конечно, для мистера Чиннока. — Том глубокомысленно покивал головой, размышляя, по-видимому, сколь многообразны одежды, в которые облекает себя чувство.
Я взял последний бутерброд и пошел попросить еще. По дороге я столкнулся с хозяйкой: она сама догадалась принести угощение. Том встретил ее витиеватыми любезностями, чем явно ей угодил. Хозяйка у меня была сухопарая дама не первой молодости с бледными впалыми щеками и темными глазами-щелочками. Том сумел высечь из них живые искры. Когда она вышла, он сказал:
— Теперь она будет относиться к тебе еще любовнее.
Поскольку хозяйка ела меня поедом за то, что Миртл слишком поздно засиживается в гостях, я решил, что немного больше любви с ее стороны мне не помешает. До сих пор я не замечал, чтобы ко мне относились с любовью. Собственнически — да, любовно — нет.
Том сказал:
— Я слышал, вчера в кино Миртл сидела просто убитая.
— Кто тебе сказал?
— Стив ходил на просмотр и видел ее. Она была с Хаксби.
Я выслушал это молча.
— Что произошло после того, как я ушел? Порвал ты с ней?
— Порвал! Что это тебе, клочок бумаги — взял да порвал? Такие дела просто не делаются, милый мой.
Ясно было, что Том меня не одобряет. Будь он на моем месте — он бы порвал. Но он лишь спросил миролюбиво:
— Так значит, у вас с ней все по-прежнему?
— Не совсем. В том-то и беда.
— Бедная девочка!
— Ты мне вчера внушал, что не такая уж она бедная.
— Что же — на том вы вчера и расстались?
— В общем, да.
Том покачал головой.
— Не понимаю, как ты можешь — ни туда, ни сюда. Я бы не мог. Я бы добился определенности.
В другое время меня бы это позабавило.
— Я и добился, в известном смысле, — потом. От себя. Что касается меня, у нас с ней определенно покончено.
— Это уже лучше. Тебе сразу станет намного легче.
— Не знаю. Пока что мне стало намного тяжелей.
— Чисто временное явление, — объявил Том.
Беседа не клеилась. Том взял последний бутерброд из новой порции.
Я решил как можно достовернее изложить ему, что у нас произошло. Разговоры я приводил большей частью дословно. Я рассказал ему про слезы Миртл и наше прощальное объятие на автобусной остановке.
— Дорогой мой Джо, как ты мучаешь бедную девочку!
— А она меня не мучает, если на то пошло?
— Она, вероятно, думает, что ты больше не станешь с ней встречаться.
— Как ты же мне сам и советовал.
— Нет, это просто бесчеловечно! — продолжал Том, пропуская все, что я говорю, мимо ушей. — Причинять ей такие страдания! — Он гневно поднял голос. — Ты обращаешься с ней возмутительно!
