Высказавшись, Ситников надолго замолкает. Екатерина тоже молчит. Что ж тут скажешь!
— Давайте еще по одной! — предлагает он наконец.
— Давайте, — соглашается Екатерина.
Он опять залпом выпивает свою порцию, а она лишь пригубливает.
— Александр Павлович, — решившись, начинает Екатерина, — я хочу попросить вас о чем-то!
Он вопросительно смотрит на нее. И она выкладывает ему все о Володе Галкине, о том, какой он несчастный, больной и что ему нужно помочь. Увлекшись, она не заметила неприятного выражения, появившегося на лице Ситникова, и вздрогнула, когда он заорал:
— Ваш Галкин — ничтожество! Я пальцем не шевельну, чтоб ему помочь! Помогайте сами, вы ведь богатая женщина! А ваш Галкин никогда не отказывался принимать деньги у дам! Так что с этим проблем не будет. Вперед! Но без меня!
Он еще что-то там орал, но пришедшая в себя Екатерина рванулась к двери, повторяя: «Скотина, какая скотина!»
Ситников поймал ее за локоть уже у самой двери.
Глава 10
БОЛЬНИЦА ДЛЯ ИЗБРАННЫХ
Когда Екатерина добралась домой, было уже около двенадцати. К сожалению, Ситников не водит машину, а то, может быть, отвез бы ее. А так пришлось брать такси. Но может, это и к лучшему, так как с нее хватит Александра Павловича, во всяком случае, на сегодня! До чего же все-таки неприятный тип!
Она отперла входную дверь, переступила порог, и теплое, наполненное особой, «пустой», тишиной нутро дома приняло ее. Не зажигая света в прихожей, Екатерина вошла в комнату. Тусклый уличный фонарь освещал пространство гостиной неверным, покачивающимся светом. Купер, лежавший на диванной подушке, потягиваясь, поднялся навстречу хозяйке. В темноте он казался совсем черным и громадным, почти как средних размеров пантера.
— Ты дома, бродяжка! — обрадовалась Екатерина.
— Мр-р-р, — ответил умный кот. «Неизвестно еще, кто бродяжка!»
— Ты прав! — согласилась Екатерина. — Кушать хочешь?
Услышав знакомое слово, Купер спрыгнул на пол и помчался в кухню.
Накормив кота, Екатерина включила было горелку, чтобы поставить чайник, но застыла, задумавшись, с чайником в вытянутой руке. Мысли ее были сумбурны и довольно бессвязны. «Господи, как я устала! Что же теперь делать? Надо позвонить Галке… как она там? Бедный Володя! Погибает же… А Ситников каков! Сначала ни в какую! Но потом, кажется, проникся… Лишь бы Володя не отказался от лечения. Он же ненавидит Ситникова. Они оба друг друга ненавидят. А ведь дружили когда-то… Делить им уже нечего. Бедная Алина! Все они какие-то несчастные… Галке позвонить… завтра, прямо с утра… не забыть… что там у нее… спать… спать…»
Через час Екатерина поняла, что не уснет. Слишком устала. Слишком возбуждена… И мысли всякие… И чувство, будто вот-вот что-то произойдет, что кольцо сжимается, как говорилось в каком-то романе… Хотя что может произойти? Единственный опасный предмет в руках Екатерины — это фотография, но о ней никто, кроме Галки, не знает. Смысла в этой фотографии немного, пока им неизвестно, зачем Елена ее прятала, кому показывала и кого пыталась уличить… или шантажировать… А чувство тревоги просто от усталости… А тут еще этот дурацкий фонарь скрипит, так и кажется, будто кто-то ходит. А Бодюки! Бедный Толик! Мадам Бодючка просто злодейка какая-то! На все способна… И отравить запросто и… а почему бы и нет? Вот именно — запросто! Естественна в своей аморальности, как животное… Бедная Алина! Хотя тоже ягода была! Но с открытым забралом хотя бы… Ну, хватит!
Она поднялась, включила крошечный ночник в виде подмигивающего гнома, присела на корточки перед тумбочкой, открыла ее и принялась перебирать кассеты. Вот она! Самое сильное лекарство от бессонницы! Она вставила кассету в магнитофон и вернулась в постель. Улеглась поудобнее, закрыла глаза.
Бурные звуки, от которых перехватывает дыхание, обрушиваются на нее. В памяти всплывает эпизод из виденного недавно американского фильма о Бетховене «Immortal beloved» — «Бессмертная возлюбленная».
Глубокая летняя ночь. Мальчик бежит через луг к реке. Сбрасывает с себя одежду. Обнаженный входит в теплую речную воду, глубже, глубже, плывет, затем переворачивается на спину. Застывает, лежа на спине, разбросав руки и ноги. Над ним — черный купол неба, усеянный мириадами звезд. Звезды отражаются в черной речной воде. Этот мальчик — Екатерина! Под ней теплые и упругие речные струи… Она накрыта алмазным колпаком небес…
Останавливается время, исчезает самоосознание своей человеческой сути, смещается пространство и… О чудо слияния! Она уже — часть Вселенной, крохотный камешек, малое солнце, летящее через звездные миры, дивясь их множеству и многообразию, испытывая трепет и восторг перед замыслом Создателя.
Мощные аккорды рождает космос. Они пронизывают каждую клеточку ее тела и мозга, пьянят, как терпкое вино, погружают в темные глубины древней, как мир, памяти человека-животного-планеты, исторгая вопль радости бытия из самой сущей сути его… «Ода к радости».
Все. Конец. Тишина. Сердце колотится в безумном ритме. Музыка продолжает звучать в ушах. Обессиленная, словно омытая июньским ночным ливнем, заново родившаяся, Екатерина чувствует, как покой и сон медленно нисходят на нее… И вдруг — телефонный звонок, непристойный в своей очевидности и абсолютно неуместный. Екатерина вздрагивает всем телом. Можно было бы поговорить о страхе, порождаемом ночным телефонным звонком, но… стоит ли? Все мы испытывали нечто подобное и знаем, что при этом чувствуют.
— Да! Кто это? — Сна как не бывало.
— Я тебя не разбудил? — голос бывшего любимого человека, ныне жениха, Юрия Алексеевича.
— Ты?! Что случилось?
— Ничего не случилось! Просто так звоню. То есть, конечно, случилось!
— Просто так звонишь в… — Екатерина смотрит на часы, — в два? Ты в своем уме?
— Старею, наверное. Бессонница замучала. Дай, думаю, позвоню старому другу, а старый друг недоволен. Никто, оказывается, никому не нужен. Позабыт, позаброшен!
— Врешь ты все! Какая бессонница? Ты же теперь у нас ночная бабочка — работаешь ночью, спишь днем.
— Ночной мотылек! Возможно, ты права. Но я все-таки звоню по делу!
— В два часа ночи?
— Именно. Я звоню из палаты номер шесть, то есть пока четыре.
— Из больницы? Ты что, вернулся к своим больным?
— Меня чуть не убили. То есть убили, но не полностью… не до конца.
— Кто тебя чуть не убил? Где? Или… ты меня дурачишь?
— Мне не до смеха! Видела б ты меня! Весь в бинтах, растянут на металлической конструкции, увешан гирями…
— Какой ужас! Как это случилось?
