Он снова утратил самоконтроль и отдался на волю чувств. Откинув голову назад, он зарычал, как насытившийся лев.
Когда спустя несколько минут он пришел в себя, то увидел, что все еще возвышается над Синтией. Он наклонился к ложбинке между ее шеей и плечом. Их цепи переплелись.
Он приподнял голову.
Она улыбалась.
Он вопросительно взглянул на нее.
– В следующий раз, когда будешь делать даме предложение, посылай вместо себя гонца, как принято у королевских особ.
– Гонца? – с любопытством спросил он.
– Да, он исполнит роль твоего посланника. Это должен быть друг.
– Друг?
– Близкий друг.
Его озарило.
– Как Питер?
– Очень талантливый парень этот Питер, – заметила она. В ее глазах плясали огоньки.
– Это я научил его всему, что он знает.
– Охотно верю. – Она подозрительно прищурила глаза. – Значит, меня только что соблазнили? По-королевски?
Он широко улыбнулся.
– Ты чувствуешь себя соблазненной?
– Я думаю, что это мягко сказано. Или, может, я только что соблазнила тебя, – подумав, добавила она и взмахнула своими великолепными клубнично-рыжими ресницами. – Ты чувствуешь себя соблазненным? – решила она повторить его вопрос.
– Мне трудно ответить так сразу. Нам надо повторить все сначала, чтобы я был абсолютно уверен.
– Хорошо сказано, принц. Но мост уже поднят, и стражники заняли места на сторожевых башнях.
– Мы можем попытаться договориться мирным путем, не так ли?
– Я не верю в твои способности парламентера.
– Правда?
– Абсолютно. Прекрати паясничать. Теперь я знаю уровень твоих возможностей. Я вооружена и опасна.
– Но я ничего не замышлял.
Питер тут же дал о себе знать, напоминая принцу, что он не совсем честен. Синтия широко открыла глаза.
– Ты не возражаешь, если я вздохну посвободнее? Встань с меня. Осторожно, прошу тебя.
У него были все основания быть осторожным, черт бы все побрал! Когда к нему вернулась способность соображать, он осознал неловкость ситуации. Мокрые шорты. Ничего не скажешь, неприглядное зрелище! Выходит, он не умеет сдерживать свои сексуальные порывы. «Я выгляжу смешно. Не принц, а жалкий бродяга!»
Они заняли свои места, пытаясь сохранять приличное случаю расстояние. И П. Т., и Синтия покраснели от замешательства: цепи напоминали об их унизительном положении пленников, смятые одежды – о только что пережитой страсти, а музыка Элвиса – о том, как безобидно все начиналось. П. Т. глубоко вздохнул, набираясь смелости:
– Так что же, ты выйдешь за меня или нет?
Синтия начала безудержно смеяться.
Однако он был уверен, что ее смех не стоит расценивать как хороший знак.
Синтия смотрела на разыгрывавшуюся перед ней сцену и не смогла сдержать смеха. Момент, достойный «Скрытой камеры». Если бы она могла сохранить это для потомства!
Принц Феррама учил Элмера Пресли вращать бедрами и одновременно двигать коленями под мелодию из «Тюремного рока». Это было великолепно. Лучше не придумаешь.
А чтобы довершить картину, принц нарядился в костюм Пресли. Широкий пояс подчеркивал его талию. Феррама был облачен в короткие брючки цвета пожарной машины. Брюки были на липучках (наверное, из расчета на то, что Элвис может поправиться). Принцу, все еще закованному в цепь, липучки пришлись как нельзя кстати. А может, они принадлежали стриптизеру, который изображал великого Элвиса, кто знает? Портрет довершал жакет красного цвета с высоким воротником и набивными плечами. Поверх он накинул короткую пелерину. К сожалению, принц не застегнул жакет, и зрителям открылась его мускулистая грудь. Синтию как магнитом тянуло смотреть на нее.
Она и сама, впрочем, была хороша. На ней было платье Рут из лилового спандекса. Она надела его поверх кружевной маечки. Платье более чем откровенно облегало ее фигуру.
Элмер и три других музыканта из его группы «Плюшевые мишки», которых Наоми отказалась принимать в замке из практических соображений, только что подписали контракт на работу по уик-эндам в Паукипси у Леонарда Лонжа. Элмер искренне надеялся, что это станет началом их большого пути. Однако он беспокоился, что его могут тут же уволить, если он не усовершенствует сценические движения, которыми так славился Элвис. Синтия же полагала, что ему гораздо больше стоило беспокоиться о том, чтобы его не уволили из-за голоса.
Феррама проявил себя опытным парламентером и сумел убедить Элмера принести одежду в обмен на урок танцев. Одежда была им просто необходима. После памятного случая в спальне принц принял ванну и собственноручно выстирал свои шорты. Он бормотал себе под нос что-то насчет того, как его довели до «подростковой фазы». По его словам, именно в том нежном возрасте он последний раз практиковал «секс без секса». Он гордо отказался от предложения высушить шорты феном. Вместо этого он натянул их мокрыми и продолжал разгуливать в них, чертыхаясь и сыпя проклятиями. Она словно не замечала прозрачные трилистники, прилипшие к его узким бедрам и упругим ягодицам.
Она тоже приняла ванну. Нет, скорее, холодный душ. Она не знала другого способа успокоить гормональную бурю. Как она могла поддаться чарам этого прожженного ловеласа?
Конечно, она знала ответ. Именно потому, что он был экспертом в области соблазнения, ему так легко удалось вскружить ей голову. Он был очаровательным, обаятельным… К тому же он был настоящим принцем! Неужели ее мечтам суждено сбыться?
– Где ты научился так танцевать? – спросила Синтия, когда музыка смолкла.
В комнате появилась Рут с подносом, на котором Синтия заметила четыре высоких бокала и графин с холодным лимонадом. Чудесное угощение для июльского вечера!
– Мне кажется, все знают, как танцевал Элвис, – с негодованием воскликнул Элмер.
Синтия хмыкнула.
– Я хотела спросить, как мог принц с Канарских островов знать, кто такой Элвис?
– А ты никогда не слышала о существовании спутниковых антенн? – ответил вопросом на вопрос Феррама, направляясь к телевизору, чтобы приглушить громкость. – Кроме того, моя мать второй раз вышла замуж и переехала в Штаты… в Хобокен.
– Хобокен? В Нью-Джерси?
Синтия почему-то не могла представить принца в Нью-Джерси. Она даже проговорила про себя, словно пробуя слова на вкус: «Принц Хобокена».
– А что, есть еще какой-то Хобокен, кроме того, что в Нью-Джерси? – насмешливо спросил он. – Вообще-то Элвис умер, когда мне было одиннадцать. Я знаю это точно, потому что он умер в день моего рождения, шестнадцатого августа. С тех пор по телевизору в это время всегда крутят его старые фильмы. Кроме того, – он глубоко вздохнул, словно набирался смелости, – я готов признать, что моя мать была фанатом его творчества. У нее были все его записи.
