– Что будешь?
– Мороженое, – не отрываясь от музыки, уронила девушка, – с орешками.
Она помнила, как было у Грига, и никогда бы не подумала, что эту довольно бедно оркестрованную пьесу возможно сыграть столь малочисленным составом, не утратив ни ее красоты, ни драматизма. Ансамбль очаровал Женю.
– Нравится? – тихо спросил Лесков, вернувшись с мороженым.
– Чудно. Ты их знаешь?
– Да. Вон тот мальчик с гитарой – их отец-вдохновитель, Валька-Гомер.
– Почему «Гомер»?
– Потому что слепой…
– Слепой? – удивилась Женя.
– Ну я же говорю, – нетерпеливо кивнул Лесков. – Он песни сам слагает. Вот и прозвали Гомером.
Музыка закончилась. Слушатели аплодировали. В корзину музыкантов летела не очень твердая российская валюта, иногда сдобренная американским долларом или шведской кроной. Ударник заметил Лескова и широко улыбнулся. Евгений подал, прикладывая пальцы к выпяченным губам, какие-то знаки.
– Что ты делаешь? – засмеялась Женя.
– Увидишь. Кушай, а то растает.
Девушка послушалась, а Лесков продолжал знакомить ее с составом ансамбля:
– Барабанщика зовут Гера, флейтиста – Карен, а виолончелиста – Казима. Но хорошо я знаком только с Герой и Валькой.
В атмосфере зависли гуцульские напевы флейты Пана. Прозрачные звуки, романтично витая в воздухе, наконец, опустились на землю и уже хлестким ароматом балканского вина ударили и понеслись по цветочным лужайкам. Эту штучку некогда написал волшебник-Каталин Тирколеа и нарек «Олтенией». Чего только не услышишь на улицах Петербурга!..
Когда толпа иностранцев вновь разродилась одобрительными возгласами и шуршанием кошельков, Валя-Гомер отложил гитару в сторонку, взял белую трость и, продравшись сквозь строй любопытствующих зрителей, направился к столику Лескова и девушки. Остановился, по-птичьи повел головой и позвал:
– Женя.
Она вздрогнула.
– Извините, я, кажется, напугал вас, – смутился музыкант. – Но мне показалось… Вы не знакомы с художником Женей Лесковым?
– Да, – ошарашено пропела девушка и с надеждой посмотрела на Евгения. – Как это он?..
Лесков рассмеялся:
– Привет, Валька! – он ухватил его за руку и крепко пожал.
Валя нащупал стульчик и присел рядом:
– Что за розыгрыш? Где пропадал?
– О-ой, это долго! Я расскажу, обязательно, но потом. Ладно? Вот познакомься, – Евгений взял мягкую ладошку Жени и протянул слепому. – Это Женя.
Слепой аккуратно подержал ее в своей тонкой холодной руке:
– У вас необыкновенные пальцы, хрупкие, но сильные. И голос у вас красивый, низкий.
– Я не умею петь, – робко сказала Женя.
– Это не важно. Я не вижу, но слышу и чувствую, как музыкален человек.
– А как вы узнали, что Евгений здесь?
Лесков опять засмеялся.
– Он дурак, – махнул рукой Валя. – Не слушайте его – чертов пессимист и реалист!
– Э, нет, братец! Все не так! – запротестовал Лесков.
– Все равно дурак, – буркнул Валя и повернулся к Жене. – Я вижу только свет. Солнце или настольная лампа. Костер или неоновая реклама. А остальное для меня – тьма. Но есть странная закономерность: стоит мне взглянуть на какое-нибудь из творений этого бесстыжего баламута, как я вижу и в них свет. Я не знаю, что там: картина ли, намалеванная вывеска булочной, может, просто он написал на стене неприличное слово…
Евгений толкнул Вальку в плечо. Слепой не преминул ответить и продолжал:
– …Все это я вижу светом, и необычным! Он отличается от любого другого, природного или искусственного. Чем отличается?.. Я как-то пытался Женьке объяснить, в итоге мы сошлись на том, что в его свете отсутствует радужный спектр. Вы понимаете?
– Кое-что, – неуверенно призналась Женя.
– Вот на вас… Он шил платье?
– Да… Но… Сейчас я не в нем.
– Странно, – смешался Валя. – Вот здесь, – он вытянул к ней ладонь, – кулон, это точно. Точно?
– Да, – ахнула Женя.
– Но… я вижу и большой свет, во весь ваш рост…
Девушка не успела прикрыть рот и прыснула со смеху.
– Что тут смешного? – возмутился Валя. – Он уникум! Гений! Может, кто-то зрячий скажет, что все его картины – полное дерьмо, но я знаю, что они удивительны!
– Успокойся, Гомер! – попросил Лесков.
– Не останавливай меня, пуританин!
– Кто пуританин? Он? – Женя указала пальцем на художника и опять захохотала.
– Ах, так? Значит, развратник!
– Это точно! – не унималась девушка. – Извините…
Музыкант улыбнулся, покачал головой:
– Все видно, насквозь, через ткань… Так он что, прямо вот так вот запросто и рисовал на вас?
– Ну уж нет – «запросто»! Это ему дорого стоило!
Лесков ударил кулаком по столу:
– Хватит, садисты!
– Ой, – сморщился Валя, – заткнись!.. В кои-то веки такая приятная собеседница! Иди вон лучше на гитаре вместо меня слабай… Верно, Женя? – кивком спросил он у девушки.
– Кстати, – спохватился Лесков, – что с гитарой? Где твоя «Марджина»?
– Отвяжись. Не трави больное сердце.
– А популярнее?
– Лучше не спрашивай. Головная боль номер один. Украли ее. В метро. Вот, откопали с ребятами «Музимку» – дура дурой!
– Но она хорошо звучит! – не согласилась Женя.
– Девушка, после моей «Марджины»… – музыкант сжал губы.
– У него была мастерская гитара, – объяснил Евгений. – Великолепная. Палисандр. Проведешь по струнам здесь – услышишь на том берегу Невы, если ветер не встречный. А какой звук был!
– То-то и оно, что не был! – обиженно произнес Валя. – Помнишь, ты на корпусе инкрустацию делал? Я в «Апрашку» захожу – свет! Что там? – спрашиваю. Гитара! У меня сердце аж подпрыгнуло. Взял в руки – моя! Так эти ханурики разорались – хрен докажешь! Извините… Я ребят привел, свидетелей. Да что там!..
– Так выкупи.
– Ага! – усмехнулся Гомер. – Почти тысячу «бакинских», даром что ворованная!
Лесков присвистнул.
– Вот, хожу каждый день, жду, когда какой-нибудь хлыщ ее купит… Дают поиграть. Струны на ней уже старые, – грустно вздохнул музыкант.
Художник подмигнул Жене.
– Не вешай нос, Валька, выкупим!
– Конечно, – поддержала она.
– Спасибо, ребята, но… Ты же знаешь, с долгами я не дружу.
Лесков открыл портмоне, неслышно отсчитал деньги и сунул их Вальке в карман куртки:
– Тысяча «баков». Подарок. И, пожалуйста, не спорь!
Музыкант опешил. Девушка взяла его за руку:
– Женя знает, что делает. И он прав.
– Чего-то я не понимаю, – пролепетал Валька-Гомер. – Ты куда записался, в депутаты или в капоны? Может, у тебя дядя умер в Америке?
– Дядя, надеюсь, жив и здоров под Москвой. А деньги я заработал.
