— Да, — пожала она плечами, — Как-то так вышло, что мы согласились обоюдно. Его сложные дела бывают мне тягостны, особенно по ночам, когда он или не спит, работает, или его будят телефонными звонками. Вот тогда и решили, чтобы я могла спокойно высыпаться.
— А как же супружеский долг? — я подняла брови, усмехаясь, — Или кто есть помоложе?
— Ой, да ну, тебя, — засмеялась она, махнув на меня рукой, — Скажешь, тоже. Какой молодой! Тут бы со своим справиться. Ты не смотри, что он старый, еще какой в постели. Мне хватает, да и ему уже тоже. А у тебя как с этим? Не холодит одинокая кровать?
Я усмехнулась и пригубила вино.
— Холодит. А что делать? Не пускать же кого попало под одеяло.
— А Сергей?
— Что Сергей?
— Чем не любовник. Не хорош?
— Может и хорош, да только не могу перейти черту.
— Какую-такую черту, Лиза. О чем ты?
— Знаешь, Ника, — начала я, отставляя свой бокал, — когда он меня вдруг поцеловал, я сразу и не сообразила. А потом, поразмыслив, всё взвесив, поняла, что у меня к нему только чувства как к своему однокласснику. Не могу принимать его, как мужчину, он для меня просто брат, что ли. Не вызывает трепета и интереса, а с ним и страсти и желания. И что делать, не знаю.
Она смотрела на меня с интересом.
— Никогда не испытывала такого, но может ты и права. Всякое бывает.
Мы замолчали и прекратили наш странный разговор. Потом, в кровати, под мирное сопение Катюшки, спавшей со мной рядом, я думала о нашем разговоре и вздыхала, жалея и себя и Сергея.
— Мы по жизни одинокими были и будем.
За время пребывания в Москве я посетила не только свою московскую квартиру, но и «мамин дом», где мы были так счастливы с Игорем, а потом решилась и его могилу. Туда нас с Катюшкой привез свекор. Там она впервые увидела место упокоения своего отца. По ее задумчивой мордашке, я поняла, как она взволнована. Потом, дома, она поведала мне, что «папина могила» не вызвала в ней чувство потери, и она даже расстроилась по этому поводу.
— Значит, что я не люблю папу? — и слезы показались у нее в глазах.
— Ну, что ты, что ты, — прижала я ее к себе, — Конечно, ты его любишь и никогда не забудешь. Просто ты еще так мала, чтобы воспринимать его отсутствие таким образом. Вокруг столько любящих тебя мужчин, что скрадывается нехватка отцовского внимания. Подрастешь и поймешь. А память останется.
Я понимала, что дочке трудно всё это принять. Сейчас в ее возрасте, жизнь кажется бесконечной и смерть не вписывается в ее рамки.
— Это и хорошо, — увещевала меня Ника, когда я с грустью поведала ей о состоянии Катюшки, после посещения кладбища, — по крайней мере, она не помнит отца таким, каким был он в последнее время. А потом и вовсе забудется, и зарубцуются раны в сердце. Тогда уже будут другие, — усмехнулась она, а я вздохнула:
— Да уж. Не дай Бог ей познать предательство или смерть любимого человека. Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевала я.
— И как тебе квартира? — перевела она разговор, — Всё в порядке? Мы приглашали из клининговой компании на уборку. Да и в дом тоже.
— Да-да, — откликнулась я с благодарностью, что она ушла от болезненной темы, — ты молодец. Всё также как и было перед моим отъездом. Спасибо. Я даже свою машину в гараже посмотрела.
И тут же тяжко вздохнула.
— А может, хочешь прокатиться? — сказала она, — В Москве чистят улицы. Заносов нет пока.
— Нет, — качнула я головой, — не хочу. И вообще к прежнему надо привыкать постепенно.
— Ты о чем? Я об этом подумала?
— Правильно ты подумала, — усмехнулась я, — вот сейчас я и приняла решение, что будем собираться назад, в столицу-матушку. Надо уже подумать о дочке. Она заканчивает третий класс, и хочу отдать ее в английскую школу. У нее хорошо с языками. К тому же продолжить и музыкальное образование.
Ника кинулась ко мне с объятиями и стиснула так сильно, что я попросила пощады.
— Как я рада, — засмеялась она, — а как будут рады мои мужички. Ты правильно всё решила. Как говорится, все дороги ведут в Рим, а тебя в Москву.
Мы с удовольствием провели все зимние каникулы в семье свекра и тот, узнав, что мы возвращаемся, обещал помочь мне с работой.
— А можете устроить на прежнее место в издательство, редактором? — попросила я его, и тот в ответ только обнял меня, поцеловав в висок:
— Конечно, дочка. О чем разговор.
За все время пребывания в Москве, Сергей позвонил мне только один раз, когда мы прилетели, а потом, как и всегда только прежние тексты по утрам и вечерам с пожеланиями добра. Я уже даже привыкла к его напоминаниями о себе таким образом. Отвечала ему пространно, как близкому другу и тот в ответ слал мне смешные смайлики, будто улыбался моим рассказам. Только не рассказала о посещении кладбища, разговоре об Игоре и не сказала о своих будущих планах.
— Не хочешь расстраивать или что-то боишься? — спросила с удивлением Ника, когда я ответила на ее вопрос о наших эсэмэсках по вечерам.
— Не знаю, — нахмурилась я, — еще сама не разобралась. Но здесь поняла, что если бы он хоть раз мне не прислал утреннее или вечернее пожелание, то я бы расстроилась.
— Ха-ха три раза, подруга, — усмехнулась она, и весело хлопнула меня по руке, — И это называется любовь, дорогая.
— Так уж прямо и любовь, скажешь тоже, — увернулась я от ее напора, — просто уже привычка, что ли.
— Привычка, переходящая в потребность больше, чем страсть, поверь мне.
— Ты права, — вздыхала я, соглашаясь, — я еще не испытывала такого чувства. И боюсь и уже жду. Только чего, сама не понимаю.
— «Всё смешалось в доме Облонских»? — хохотнула она и покивала с удовлетворением на лице, — Ничего, вот приедешь, встретишься и тогда поймешь, что к чему.
Я и поняла, когда нас на аэровокзале встретил не отец, а Сергей на своем авто.
— А что с папой? — взволновалась я вместо приветствия, — Что случилось?
— Ничего не случилось, — спокойно отвечал он, принимая наши чемоданы и сумки, складывая их в багажник, — я просто навязался на вашу встречу и твои согласились. В доме всё спокойно, командир, — улыбнулся он своей странной улыбкой, которая едва трогала его лицо.
Я уже привыкшая к его виду, не обращала внимания, а вот Катюша, с любопытством заглядывала и удивлялась открыто по-детски, задавая вопросы о его шраме. Она и раньше видела его, но так близко впервые. Он терпеливо отвечал на ее каверзные вопросы, и я даже слегка смущалась от ее наивности некотором простодушии и бесхитростности, но Сергей отвечал на них серьезно и обстоятельно. Я была поражена его спокойствию и не мешала их беседе, и пока мы ехали, даже сама узнала много нового о своем друге.
— Вот так, маленькая девочка, преподнесла мне урок внимания и уважения к некоторым вопросам о жизни и деятельности рядом сидящего человека. И не просто мужчины, а героя и к тому же моего друга, — вздыхала я тихо, смущенно поглядывая то на него, то на дочку.
Этот разговор как-то сблизил их, и они уже болтали и смеялись. Я видела, что Сергей был открыт и не притворялся в интересе к ребенку, что ему нравится это общение, и он делает это с удовольствием.
— Он будет хорошим отцом, — почему-то пришла такая мысль, когда я слышала их обоюдный смех.
До начала занятий в школе оставалось немного времени, когда случилось страшное, когда я вдруг поняла, как коротка жизнь и что я обязана пересмотреть свое к ней отношение.
Катюшка вместе со своими друзьями играла на местной речке, как рассказывали мне потом. Они пробовали лед, топали по нему ногами, пытаясь определить их надежность, и смеялись звуку, издаваемому под их толчками. Так иногда играли и мы, в своем детстве, чему была не раз наказана отцом и братом. Теперь уже дочка подвергала себя такой опасности, а я не знала до тех, когда с криком прибежала соседка, что мол дети утонули в проруби. Какие дети, в какой проруби я не могла понять, но сердце страшно забилось.
— Катюша! — мелькнула ужасная мысль.
Я кинулась к тому месту возле городка, где протекала речка, и где устраивались часто рыбаки на зимний клев. Сейчас же там было много народу и жуткий шум. Кричали все и мужчины и женщины. К тому же уже подъезжали машины скорой помощи и полиции. Я протиснулась сквозь толпу и увидела страшную картину: по льду, распластавшись друг за другом, лежали несколько мужчин и они передавали, оттаскивая в стороны детские тела в мокрой одежде. Потом их забирали полицейские, которые уже выкидывали на лед лестницы и по ним ползли на помощь. А в открытой полынье время от времени показывалась голова мужчины, который нырял и вытаскивал из воды очередное детское тельце. Так, по светлой курточке, я узнала свою Катюшку и с криком бросилась к берегу, где ее уже передавали в руки санитаров. Я с ужасом смотрела на белое, с закрытыми глазами личико своей дочки и мои ноги отказали: села в снег и смотрела на всё с растерянностью и смятением. Я всё еще не понимала всего ужаса происходящего, еще не дошло до меня, паника смяла вся мои чувства и в голове была просто пустота. Очнулась от крика матери, которая поднимала меня на ноги.
