половины. Приехали.
– Какого хрена ты тут устроила?
Подхожу к ней и быстро вырываю эту бутылку. Отлично, этого еще не хватало.
Поднимает глаза свои соловьиные, опьяневшие от вина.
– Всеволод Генрихович…
Быстро окидываю ее взглядом. Девочка выглядит куда хуже нашей последней встречи. Одета в обтягивающую черную водолазку и такие же брюки она кажется мне потухшей свечой. Ее глаза красные от слез, пустые, щеки впалые. Кажется, она стала еще меньше.
– Какого черта ты разгромила тут все? Ау, ты слышишь меня?
– Добавьте разбитое в мой долг. Вы же можете. Я все выдержу. Вещь же не умеет чувствовать. Ей все равно.
Сжимаю зубы. Она меня так до дурки доведет.
– Хватит. У тебя болит что-то?
Малышка снова смотрит на меня, так долго и в упор, а потом одним махом с подоконника спрыгивает, чуть ли на пол сваливаясь. Ее всю качает. Она едва ли на ногах стоит.
– Да что ты делаешь…На хрена ты это вино пила?
Подхватываю ее, не давая упасть, но она вырывается из моих рук, словно дикий зверек.
– Не трогайте!
Орет так истошно, что тут же отпускаю ее, обжигая пальцы.
– У меня уже нечему болеть. Вы забрали все. Последнее, что было у меня, отняли. У вещи не может быть боли. Только долг. Больше ничего.
Говорит это так спокойно, а у меня мороз по коже. Ее глаза полны слез, и мне застрелиться от этого хочется.
– Маш, спокойно. Уже все прошло…Очнись же девочка!
Пытаюсь за руку ее взять, но она лишь открывает ее, царапая мне руку.
– Зачем вы сделали с нами это? – ее крик оглушает эту убивающую меня тишину.
– Я бы и так позволила вам. Все позволила – тише добавляет она.
– Чего ты хочешь? Скажи мне маленькая, чего?
– Поцелуйте меня.
Я даже открыть рот не успеваю, как Маша тянется ко мне с поцелуем. Сама. Своими губами сладкими моих касается, закрыв глаза. Я так сильно хочу ее, что тут же инициативу перехватываю, сминая ее губы в грубом поцелуе, который больше на укус чем-то похож, безумие просто.
Она, как пластилин , тает в моих руках, такая мягкая и податливая, однако под этой пеленой мина спрятана. Я понимаю, что малышка совсем потерялась, когда глаза свои прикрывает, а потом тихо стонет мне в ответ.
Черт, алкоголь совсем ударил ей в голову. Задурманил, спустил тормоза. Нельзя ей пить, да и мне после вчерашнего тоже противопоказано.
– Стоп, хватит, остановись.
С огромным трудом заставляю себя отстраниться от нее, ловля встречный соловьиный взгляд. Господи, да она просто в стельку пьяная, не меньше чем я вчера.
Девочка ни хрена не соображает в таком состоянии, да и я, кажется тоже. Член уже снова встал на нее, чуть ли дымиться не начинает.
– Всеволод…
– Все, Маш, не надо. Я не позволю снова случиться этой ошибке.
Девочка останавливается и смотрит на меня. Вся ее страсть напускная как ветром улетучивается, сменяясь гневом вселенским.
– Ошибке? Значит все, что вы сделали со мной вчера, это была ошибка? Я – ошибка для вас?
– Да. И перестань вести себя так, словно сумасшедшая. Начинай есть уже, не то совсем ослабеешь. Сил не будет, чтобы жить.
– А зачем мне жить, чтобы долг вам отрабатывать? Да я и так не живу! Я умерла уже. Нет меня. Можете заказывать гроб или передарить еще кому-то свою вещь. Ах да, я же уже пользованная, сломанная кукла. Дорого не получиться продать. Как жаль!
Хватаю ее за руки, хочу успокоить, но добиваюсь ровно противоположного эффекта.
– Что ты несешь, дурочка, ты загнешься так уже через неделю!
– Пустите! Не надо ждать неделю. Я уже умерла. Я лежу под землей, меня укрывает земля, и мне хо-ро-шо! Пустите, пустите меня!
Черт! Я вылетаю из ее спальни, хлопнув дверью с такой силой, что щепки отлетают в стороны. Спускаюсь в подвал и начинаю молотить грушу кулаками с такой силой, что в какой-то момент она просто разрывается в клочья.
Блядь, что со мной. Себя не узнаю. Это ее признание просто убивает меня нахрен. Она и так меня хотела, а я…все просрал. Я сжег эту тонкую грань, выпустил зверя, которого так долго пытался сдержать.
Я прихожу в себя только тогда, когда из костяшек рук начинает капать кровь, марая пол под ногами. Берусь руками за голову, и к стене холодной прислоняюсь. Не исправить уже это, не смыть грех мой ничем, и я знаю только один выход из этого дерьма.
Просыпаюсь от жуткой головной боли. Я лежу на кровати, закутанная в одеяло, хотя точно помню, что ложилась без него. А еще я помню, как мне было больно, и я крушила в доме все, что видела. А еще я помню Арбатова. Он приходил ко мне вечером, а я…кажется, была пьяна.
По правде сказать, это был первый раз, когда я пробовала вино, и кажется, оно плохо подействовало на меня. Словно все мои чувства как провода оголило, даже самые тайные желания открыло, которых я не хотела показывать никому. И ему в особенности.
Кусаю губы, как только вспоминаю, как сама вчера полезла с поцелуем к тигру. Снова, несмотря на свой жуткий страх после случившегося. Я хотела смыть все, что было раньше, убедиться, что все еще…люблю его. Отчаянно и несмотря ни на что.
Вот только на этот раз мужчина не оттолкнул меня, а наоборот, поцеловал в ответ. Так напористо и сильно, что у меня сразу голова закружилась, и я не думаю, что дело было только в вине.
В этот момент я все еще ненавидела Арбатова, и в тот же миг отчаянно хотела, чтобы он целовал меня снова и снова, чтобы не останавливался ни за что на свете, но он остановился. Мужчина, который залез мне под кожу как яд, назвал меня ошибкой. Вот кто я для него. Всего лишь ошибка, промашка, глупость по-пьяни, о которой он жалеет. Или не жалеет.
Ему просто все равно на жалкую оборванку, которая ничего не умеет чувствовать. Вот только почему одно только воспоминание об этих его словах просто убивает меня, живьем режет и сжигает на адском пламени ненависти и любви…к зверю.
Быстро одеваюсь и выхожу в коридор, до ужаса хочу пить. Спускаюсь на первый этаж и буквально замираю на месте. В доме словно ураган прошелся…Господи, неужели это все я сделала? Если да, то мой долг перед Арбатовым теперь станет просто неизмеримым.
Весь день я только
