— Парня? Ты его затр*хала уже своей френдзоной.
В брате включается мужская солидарность, ну а я… Я не спешу его переубеждать. Такое себе признаться в том, что во френдзоне, вообще-то, держат меня. Это же удар по репутации завоевательницы мужских сердец. Сама с себя угораю, конечно.
— Там же стриптиз, — продолжаю возмущаться, но уже менее уверенно.
— И?
— Ой все. Отстань, — иду на попятную. Возможно, Дан и сам никуда не поедет, а если поедет, я умру. Точно-точно. Прямо завтра, прямо у него под дверью, когда буду останавливать.
Иногда сама поражаюсь своей навязчивости. Это, наверное, перебор — вот так… Но у меня не выходит иначе. Совсем.
Тим ржет, но больше меня не дразнит. Просто меняет тему и предлагает вернуться обратно в дом.
Соглашаюсь и почти сразу бегу в гостевую, которую мне тут выделили. Хотя она за мной тут с пяти лет застолблена.
Данис звонит мне сам минут через сорок, когда я выхожу из душа. Я намеренно терпела до последнего и не звонила ему первой.
В горле беспощадно першит. Я кашляю, пью теплую воду и жалуюсь на свое вялое самочувствие. Получаю наставление выпить лекарства и лечь спать. Так, собственно, и делаю, а вот утром просыпаюсь с высокой температурой.
Глава 31
— Ты заразишься, Дан.
Катя прикрывает рот кончиком одеяла и чихает. Глаза тут же начинают слезиться, а нос алеет, хотя он и так у нее красный.
— Нет.
Мы смотрим друг на дружку. Замираем в таком состоянии и словно ведем внутренний диалог. Я считываю то, как ей плохо, а она, кажется, до сих пор жалеет меня после увиденного. Мой отец снова все испортил.
Жалость не то, чего я жду от людей. Она унижает. Делает слабее. А быть слабым не для меня, уж точно не в тех обстоятельствах, в которых мне приходится жить.
— Спасибо, что пришел. Я скоро с ума сойду от одиночества. Так хочу в школу уже.
Катя легким движением пальцев смахивает со взмокшего лба приклеившиеся волосы и снова чихает.
— Ненормальная. Я бы туда вообще не ходил.
— Это лучше, чем сидеть в четырех стенах.
Пожимаю плечами как раз в тот момент, когда в дверь стучат. Секундами позже в комнате появляется Катина мама с подносом в руках. На нем стоит глубокая тарелка и большая чашка.
— Не помешаю?
Наталья Алексеевна прикрывает дверь ногой и ставит поднос на тумбочку.
— Я тут бульон принесла, Катюш. И чай. С медом.
— Ну мама, меня уже тошнит от меда, — хнычет Катя. — Зачем вы вообще вернулись? Я не умираю.
— Катя, — Токман округляет глаза и, поджав губы, качает головой.
Катины родители вернулись из отпуска раньше времени, как только узнали, что дочь заболела.
— Покушай хотя бы. Я сама готовила, — настаивает Наталья Алексеевна, и Катя сдается. Берет ложку.
— Ладно, если сама…
— Не бойся, он вкусный.
Катя играет бровями и отчерпывает бульон.
Видимо, на моем лице читается вопрос, потому что Наталья начинает тараторить, глядя мне в глаза:
— Я отвратительно раньше готовила, но Катин папа ел. Плевался, но ел, — смеется. — Катюня вот тоже ко всем моим шедеврам до сих пор принюхивается. Понаслушалась Ваниных рассказов.
— Ясно, — киваю и отворачиваюсь.
Меня уже не так корежит от их легкого общения. От улыбок этих… Я даже начинаю воспринимать такой формат отношений как что-то само собой разумеющееся. Только теперь осознание, как должно быть в семье, где тебя любят, еще сильнее бьет под дых при встрече с отцом. Раньше я о подобном не задумывался. Не сокрушался и не жалел себя. Мне не повезло. Так бывает. Но это не было поводом наматывать сопли на кулак. Теперь же…
Теперь все идет не по плану.
А еще я заметил, что мама моя мне почти не снится. Я не вижу ее слез перед глазами и не просыпаюсь в холодном поту от звука выстрела.
Тот кошмар кажется далеким и почти нереальным, будто этого вообще никогда не происходило.
Это тоже плохо. Я начинаю фокусироваться на простых, обычных вещах. Начинаю хотеть любви в разы сильнее, чем раньше. Иметь нормальную семью. Во всей этой веренице желаний забываю о главном. О мести. Отцу, тем людям, всем, кто хоть как-то причастен к смерти мамы.
Год назад я узнал пароль от отцовского сейфа. Он не хранит там что-то серьезное, но некоторые бумажки слегка проясняют ситуацию, чем он занимается. Деньги отмывает точно. Через свой ювелирный завод. Бумаги, что я нашел, трехгодичной давности, но маловероятно, что сейчас все изменилось.
Войти в его кабинет без разрешения охраны было нереально. Но у меня неограниченный ресурс денег. Отец в этом плане опрометчиво поступил. Охрана и весь персонал в доме почти год как работают на меня, потому что к их стандартному пособию идет неплохая надбавка. А еще я считаю их людьми, в отличие от своего предка.
— Как провел каникулы?
Катина мама снова обращается ко мне, поэтому приходится вернуться на грешную землю и даже изобразить подобие улыбки. Мне до сих пор неловко, когда меня спрашивают обо мне. В моей семье не спрашивали. Свою маму я плохо помню, а отец — он моей жизнью никогда не интересовался.
— Хорошо.
Видимо сообразив, что обширней я не отвечу, Наталья Алексеевна поспешно переводит тему. Расспрашивает про школу и много ли Кате придется нагонять.
— Немного. Я помогу, если понадобится.
— Как здорово. А то Катюша терпеть не может репетиторов.
— Мама! Все, ну иди уже.
— Иду-иду.
Наталья снова посмеивается и, забрав поднос, оставляет нас одних.
Катюша отбрасывает одеяло в сторону и придвигается к краю кровати. Чуть склоняется ко мне.
— Не обращай на нее внимания, мама любит поболтать, — закатывает глаза и тут же переключается: — Как там Аринка?
— Нормально, — пожимаю плечами, потому что мне нечего особо рассказать про эту девчонку.
Катя попросила за ней присмотреть, помочь адаптироваться в новой школе. Как знала, что Азарин начнет до нее докапываться.
Если бы меня спросили, что я могу сказать про Арину Громову, я бы ответил так: симпатичная и абсолютно скучная. Без огонька. Умная. Она вполне к себе располагает. Но по факту я к ней не присматривался и, наверное, сужу поверхностно.
— Она классная, но такая скромняжка. Ты ее не бросай, ладно? — щебечет Катя, заглядывая мне в глаза.
Ее желание всех обогреть меня до сих пор удивляет. Как можно такой быть? Открытой, смелой…
— Хорошо.
— Спасибо, — Катя тянется ко мне с объятиями.
В этот момент внутри все расцветает. Касаюсь пальцами ее предплечья, и она тут же замирает.
— Я совсем забыла, — трет нос платком, — микробы.
— Иди уже сюда, — выдаю несдержанно, как наркоман, что желает заполучить дозу.
Сам к ней прижимаюсь, крепко-крепко стискиваю в объятиях.
— Дан, ты заразишься, правда заразишься, — хохочет, но уже не отстраняется.
— Я скучаю, — перехожу на шепот, такой, что сам себя почти не слышу.
Для меня самого это откровение становится шоком. Я никогда раньше не говорил ей такого вслух. Никогда…
Катя замолкает и замирает. Не шевелится. Мы оба застываем, прилипнув друг к дружке.
Я слышу, как колотится мое сердце. Чувствую, как медленно окутывает страх. Страх неодобрения, отказа, насмешки. Я знаю, что ничего из вышеперечисленного не прозвучит. Это же моя Катя, но вся эта неуверенность — она на подкорке. Въелась.
— Сильно? — Катюша трогает кончиками пальцев мой затылок.
— Очень.
Теперь собственные слова кажутся громкими. Будто я ору их в мегафон. Зажмуриваюсь, вдыхая запах Катиных волос.
— Я тоже, — она шепчет, а мне чудится, что ее губы касаются моей шеи.
Вздрагиваю и окончательно осознаю, что не показалось. Ее губы на моей коже. Горячие. Любимые…
Это ужасно. Все не должно быть так. Я не должен был привыкать и проникаться. Мы просто друзья. Но чем больше времени проходит, тем сильнее она подводит меня к краю.
Веду ладонями по Катиной спине, останавливаясь где-то в районе талии. Чуть сжимаю, чтобы убедиться, что она реальна.
