лампы. Ощущение, будто на Лубянке, в тридцать седьмом, на допрос к следаку идешь.
Неприятное, короче, гнетущее впечатление.
Ежусь непроизвольно, но вида не подаю.
Все нормально. Просто Кабан — параноик гребанный.
Не убивать же он нас позвал. Для этого в дом не зовут, да и у него такое не принято. Он по старинке, в лесочек обычно. Чтоб и прикопать там же…
Черт, мысли вообще стремные…
Ванька идет спокойно, только плечи чуть напряжены.
Это видно лишь мне, потому что знаю его хорошо.
Надеюсь, что по мне тоже незаметно, как дико трясет от нервяка.
— Че случилось-то? — спрашивает Ванька у Гремы, одного из беспредельщиков, приближенных Кабана. Это он нас встретил на входе и сейчас ведет в глубины дома.
— Увидите, — скрипит Грема травмированной глоткой. Говорят, когда сидел, ему в горло заточку прописали, еле вытащили с того света потом. А вот голос так и остался навсегда таким вот, скрипуче противным.
Информативно, блять. Конспираторы.
Переглядываемся с Ванькой, топаем дальше.
Идем мимо кабинета Кабана в другую дверь, где мы еще не были. Блять, надеюсь, это не комната пыток.
Заходим по очереди, Ванька, как всегда, впереди…
Он делает шаг за порог и неожиданно застывает. А спина его становится каменной, словно у истукана. Я мгновенно ощущаю дикий напряг, потому что по всем признакам, мой друг увидел сейчас что-то такое, что заставило его охренеть, и сейчас он изо всех сил себя сдерживает, чтобы… Что?
Торопливо делаю шаг вперед, обходя Ваньку, и повторяю его номер. То есть, застываю соляным столбом, вперевшись в одну точку. В один объект, которого тут вообще быть не должно!
Нет!
Не должно! Это, блять, обман зрения!
Моргаю, медленно, стараясь сделать это незаметно, выдыхаю. И открываю глаза. Картинка не меняется. И это самое страшное. Оживший блядский кошмар.
— О, вот и мои мальчишки, — хрипит откуда-то сбоку Кабан, но я его вообще не замечаю. Так же, как не замечаю остальных, присутствующих здесь участников блядского цирка уродов.
Потому что в роли приглашенной звезды в этом цирке выступает Ветка.
Моя Ветка. Наша Ветка!
Та самая, что сегодня так удачно срулила от наказания в неизвестном направлении.
А мы с Ванькой потеряли ее.
И вот… Нашли. Выяснили про направление…
Я смотрю жадно, выискивая следы чужих рук на моей , нашей! женщине, отвечаю на ее испуганный, растерянный взгляд.
Она не ожидала нас увидеть тут.
Она в шоке, на щеке то ли грязь, то ли ссадина. Других визуальных следов того, что ее обижали, нет, но мне и этой ссадины хватит, чтоб всех тут кончить.
Ванька, наконец, придя в себя немного, выдыхает, переводит взгляд с Ветки на Кабана:
— Привет, Кабан. Что случилось? Кто это?
Голос его звучит на удивление спокойно, я даже на мгновение удивляюсь. Но всего лишь на мгновение, потому что сам вот так сейчас не смогу… Разговаривать. Убивать смогу. Это прямо ощущается всем телом, подрагивающими ладонями, скрюченными пальцами, напряженными до боли мышцами… Я сейчас буду рвать зубами…
Ванька, словно чувствуя спиной мое дикое остервенелое состояние, чуть сдвигается, словно прикрывая меня от взгляда Кабана. Я все это — мельком, краем глаза. А основное — впереди. На Ветке.
Она сидит на стуле, чуть сбоку от стола, за которым развалился Кабан, ее руки нервно сложены на коленях. Вытянулась вся в струнку.
Они напугали ее. Суки. Убью.
— Это? — глумливый голос Кабана проникает в мое сознание, — это, сынок, и есть засланный казачок… Московский… Надо же, суки, бабу отправили… Нихера не уважают…
Он продолжает что-то говорить, а я с новым вниманием впиваюсь взглядом в бледное лицо Ветки. Отмечаю, как она вздрагивает и расширяет глаза при слове “сынок”, когда Кабан обращается к Ваньке, как неверяще переводит взгляд с него на меня и затем на Кабана, словно не понимая, что происходит, а затем понимая. И каким ужасом наполняются ее глаза, когда реально осознает, что мы с Ванькой связаны с Кабаном…
И переживания на ее лице затмевают те, что происходят сейчас у меня внутри от полученной новой информации. Ветка - от московских? Именно она? Они там что… Ебанулись совсем?
А она что… Ебанулась тоже?
Куда понесло? Какого хера вообще? У меня перехватывает дыхание от зарождающейся из-за полного осознания картины событий злобы.
Все паззлы складываются в одно полотно, где мы с Ванькой выступаем в роли цирковых клоунов.
Надо же… Как мы так лоханулись? Почему не подумали, не сопоставили?
А потому что мозгами не пользовались!
Все спустили в яйца!
И вот он, результат!
Наша женщина в лапах криминального ублюдка, а мы , блять, в полной жопе! И не знаем, что делать, как вытаскивать ее из этого всего?
Пока я обдумываю критическую во всех смыслах ситуацию, Ванька приходит в себя настолько, что может уже вполне успешно притворяться правильно воспринимающим бесконечные нотации Кабана.
Он проходит в глубь комнаты, незаметно, но очень душевно ткнув меня в бок, чтоб приходил в себя скорее.
Ветка открывает рот, явно желает что-то сказать. Она еще не поняла, что ее тут никто слушать не будет. Просто потому, что баба. Кабан баб за людей не считает вообще, а ее воспринимает, как личное оскорбление.
Я едва замено качаю головой, изо всех сил надеясь, что у нее не отрубились мозги настолько, чтоб попытаться показать Кабану, что знает нас.
Пока что, если я правильно понимаю суть многословного бреда, что сейчас льется изо рта этого придурка, никто не связал нас в одно.
Повезло, что Ветку мы сразу утащили сначала на берег, а потом к Ваньке. Не таскались с ней по городу, не светились.
Недавняя история с Витенькой еще не успела дойти до Кабана, или дошла не такой, как она есть в реальности.
Я слушаю краем уха разговор Ваньки и Кабана, а сам пытаюсь придумать, что делать дальше. Как быть. Как ее вытаскивать? Как нас вытаскивать… В голове, привычной решать разные ребусы в стрессовых условиях, сейчас полный треш и кровища. Только этот вариант вижу. А это — не вариант…
— Ну и что с ней дальше? — долетает до меня голос Ваньки.
— Кончить, я
