трубы коммуникаций, аварийное освещение и всякий хлам, вроде поломанных стульев и ненужного кухонного оборудования. Проходим сквозь эти залежи дальше, проникаем в малоприметную дверь. За ней уже совсем другой коридор: он пахнет сыростью и мышами и тянется бесконечно долго, то идя под явным уклоном вниз, то наоборот, поднимаясь. Наконец очередная дверь… И мы оказываемся вдруг едва-ли не в конце улицы, за два-три здания от клуба. Просто выходим через служебный вход какого-то магазина и садимся в поджидающую нас машину.
— Что происходит? — решаюсь спросить я. — Мы что, от кого-то бежим?
— Скорее уж к кому-то, — невозмутимо усмехается Глеб. — Просто если Дмитрий Павлович решил, что вам нужно к папе, значит вам по-любому нужно. И спорить не советую.
— Да я и не собиралась, — в тон ему, невозмутимо фыркаю я… И на первой же заправке даю дёру.
Если Дмитрий Палыч решили — они конечно же могут делать со своим решением что им угодно. Вот только и Алиса Юрьевна — сами с усами.
Глава 25. И что теперь?
До Ирки добираюсь глубоко за полночь, но кухонное окно оказывается светящимся. А сама подруга — зарёванная до опухших глаз.
— Что-то случилось? — не на шутку пугаюсь я.
— Нормально всё, — вяло отмахивается она. — Ты есть будешь? Или, может, просто водки выпьем?
— Эмм… Да нет, я, пожалуй, воздержусь.
— А я выпью! — Плещет на донышко чайной кружки и, сморщившись, проглатывает. — Ну как там Желтков, жив ещё?
— Пф-ф! Таких, как он не так-то просто извести. Завтра идём в ЗАГС, полюбовно, надеюсь, долго мурыжить не будут. А у тебя что с рынком? Новости есть?
— Тишина. Такое ощущение, что действительно просто на понт брали.
— Ну, Володька же сразу сказал — раньше времени не дёрг… — Но не успеваю я ещё договорить, как Ирка вдруг громко всхлипывает и заливается слезами. — Эй, — кидаюсь я к ней, — ты чего?
— Не напоминай мне про него больше! Про гада этого!
А сама ревёт и силится налить водки сквозь завинченную пробку. Трясёт бутылку, но, так и не догадавшись открыть, в сердцах отставляет.
— Не бывает нормальных мужиков, Лис! Все они либо козлы, либо мудаки!
Вот уж кто-кто, а я с этим спорить точно не собираюсь! Однако от Ирки, да ещё и в контексте Володьки, слишком уж неожиданно. Сгребаю её в объятия, покачиваю, как малышку, глажу по волосам.
— Что стряслось-то, Ир?
— Да ничего особенного, — всхлипывает она. — К чёрту я его послала, вот и всё! Так и сказала, что тебя почти всю жизнь знаю, а его пару недель всего. И что он может идти со своими ценными указаниями куда хочет, а я и сама разберусь что мне делать!
— Какими ещё указаниями?
— Да такими! Нарисовался часа четыре назад и давай командовать, мол, когда ты придёшь, чтобы я сказала, что у меня больше нельзя жить и отправила тебя на все четыре.
— Чего-о-о?
— Вот и я охренела. И видела бы ты, как он у меня отсюда летел, только что ступеньки носом не считал! — Сидит, глядя в одну точку, сдерживая дрожь в подбородке, и вдруг снова заливается слезами. — Я думала, он нормальный! Мне казалось, он такой… такой… А он… Понимаешь?
— Понимаю, — потерянно обнимаю я её. — Но он ни при чём, Ир. Это всё Димка. Он меня сегодня к отцу сбагрить пытался, еле удрала. Боится, что по клубам шляться буду, подцеплю кого-нибудь, кроме него, такого офигеть какого единственного в своём роде. А Володька он что — ему сказали, он и выполняет. Работа такая. Ты на него не гони, Ир, он ведь реально нормальный мужик.
— Козёл он, а не мужик! Как ему в голову вообще могло прийти, что я… Я…
Дальше происходит вообще лютый сумбур — Ирка силится что-то сказать, но рыдания душат, а мне до того неловко, что стала причиной их разлада, что хочется под землю проваливайся! В конечно итоге я умудряюсь уговорить Ирку идти спать. Утро вечера мудренее — и всё такое. Потом, и сама проваливаясь в сон, ещё почти час прислушиваюсь к звукам из соседней комнаты. И когда убеждаюсь, что подруга уснула, оставляю на столе записку о том, что и сама хотела уже подыскать другое жильё, и что всё просто очень удачно совпало, а Володька хороший исполнительный и верный мужик, и за таких надо держаться… И ухожу.
Время раннее, безлюдное, но уже рассвело. Куда податься не знаю. По идее — в гостиницу бы, но не хочется. Манит просто брести по сонным, пахнущим свежестью и мокрым асфальтом улицам и смахивать с щёк грустные девчачьи слезки. Сарафан мой, почти лавандовый, за прошедшие дни бомжевания заметно утратил нарядную свежесть, но всё ещё похож на предрассветную, полную загадок дымку. И всё ещё слишком сильно напоминает о НЁМ.
Так всё это глупо, но так предсказуемо! Разве такие как он бывают свободными? Разве нормальные мужчины без всяких этих ловеласных штучек осыпают тонкими, похожими на изысканный белый стих комплементами? Намекают, что хотели бы пятерых детишек, пытаются с первого же свидания решать проблемы — от денег, до одежды и наказания обидчиков? Нет, конечно. Это игра, и Дмитрый Палыч знатный игрок, чего стоит одно лишь утончённое соблазнение через укутывание меня своей рубашкой! Тут уж только позавидовать его законной. И посочувствовать.
Да, Лисонька, такой вот непростой «просто секс» получился. Пусть уж мальчик тогда родится, что ли. На память.
А город всё просыпается, и через парк, мимо фонтана, где я недавно встречалась с отцом и где сижу теперь одиноко на скамейке, уже идут первые прохожие. Очень хочется позвонить папе. Очень! Но я настолько разморена бессонной ночью и ласковым солнцем, что сил лезть в сумочку просто нет. А может, я просто оттягиваю это… удовольствие. Устала я противостоять ему, человеку, которого любила даже когда он ушёл. И чьего возвращения испугалась, потому что искреннее считала, что ненавижу предателя… а сама ему обрадовалась. И прав Димка — это их, взрослые родительские дела, и они решали их как могли. А моё детское дело — любить родителей. И быть им благодарной. В конце-то концов это же…
— Лиска! — раздаётся вопль с другой стороны фонтана, и
