В сопровождении машины с проблесковыми маячками и сотрудником в форме за моим рулём, я добираюсь до дома. Едва ли успокаиваюсь за это время.
— Спасибо, — выдавливаю из себя скуля, забрав ключи от машины.
И так же едва волочу ноги к подъезду. До своей квартиры добираюсь немыслимыми усилиями. А дальше кровать, вой в подушку и полное непонимание, чего ждать дальше.
Спустя несколько часов, прорыдавшись, я начинаю ждать звонка.
Дура безмозглая!
За день и ночь я так себя накручиваю ожиданием звонка, что мне, кажется, хуже, чем игнор Игоря со мной уже ничего произойти не может.
Как же я на этот счёт ошибаюсь.
Утром на телефоне звенит будильник, я после бессонной ночи смахиваю его за секунды и понимаю, что подняться не могу. Точнее, сесть я ещё могу, но ноги мои меня не слушаются от слова совсем. И это глупая мысль, что я их как-то отлежала за ночь без сна, быстро сменяется паникой.
Нет. Не отлежала. Прохожусь ногтями по коже, оставляю красные следы, но я ног не чувствую. Словно это два куска ваты. Я трачу ещё какое-то время на попытки встать, но понимаю, что они бесполезны.
В панике я звоню сначала маме, потом и папе. Ключей у родителей от моей квартиры нет, а я элементарно не могу встать и открыть дверь. Поэтому вызовом скорой медицинской помощи не ограничиться. Приходится вызвать ещё и министерство чрезвычайных ситуаций и вызволять меня из квартиры на потеху любопытным соседкам. Дверь спиливают с петель болгаркой. Сотрудники полиции проверяют у меня документы, даже не пропустив вперёд скорую, хотя мне уже всё равно.
Страх, что я навсегда останусь такой не позволяет оценивать происходящее хладнокровно.
— Мама, что со мной такое? — всхлипываю я, как только с одной стороны кровати ко мне подбирается мама.
— Милая, врачи разберутся, они тебе помогут, — обещает мама, глядя на меня с тоской.
Дальше всё как в тумане. Врачи. Уколы. Обследования. Катание меня из одного отделения в другое и так я оказываюсь в отделении неврологии.
Сильнейший стресс вызвал у меня частичный нервный паралич. Лечение невролога помогает. Трудно, тяжело, но я начинаю сначала чувствовать ноги, а потом и ходить. Сначала с ходунками, затем с тростью.
Я провожу без малого три недели в больнице, но о выписке нет и речи. Хожу уже хорошо, но лечащий врач хочет закрепить результат курсом ещё одного чудного и дорогущего препарата. Понимаю, что больнице выгодно реализовывать такие лекарства, папа за них платит исправно. Да и я не рвусь на волю. Возвращаться на работу мне совсем не хочется. Я ещё не там, а уже знаю, как мне будет больно это сделать. Даже если не выходить из своего кабинета, шансы встретить Игоря очень высоки.
Не хочу его видеть.
Он так и не навестил меня ни разу. Звонков и сообщений от него не было, но этот гад всегда со мной. В моих мыслях.
Даже сейчас сидя на своей кровати, я пытаюсь отвлечься от мыслей о нём на разгадывание кроссворда и ничего не получается. Читаю трижды вопрос и не успеваю уловить сути, перед глазами так и стоит профиль мужа. Бывшего.
— Собирайтесь Мешкова, — с этими словами в мою палату быстрым шагом заходит медсестра и сразу стаскивает с моих плеч казённое одеяло.
Я вздрагиваю и рукой вцепляюсь в спинку кровати.
— Как? Куда? Меня что уже выписывают? — пугаюсь я, от мысли что придётся выйти на работу, и новая встреча с Игорем приведёт меня к такому же финалу.
Это так ужасно ощущать себя настолько беспомощной и настолько ему ненужной, что я не хочу провоцировать подобное.
— А к вам что лечащий врач ещё не заходил? Вас не выписывают, а переводят, — быстро сообщает медсестра, скручивая в рулон колючее одеяло, согревавшее меня все эти три недели здесь.
— Нет, не заходил. Куда переводят не знаете? — спрашиваю я, встав с кровати.
Медсестра уже и постель начинает прибирать, и я беру с неё пример. Достаю свои вещи из тумбы, чтобы сложить в сумку.
— Почему не знаю? Я всё знаю. Чащин распорядился вас в гинекологическое отделение проводить. Ну поторапливайтесь, шевелитесь, собирайтесь. Мне ваше постельное сдать в прачечную нужно, а вы пока свои вещи собирайте.
Я медленно кладу стопку вещей в сумку, пытаясь переварить сказанное медсестрой. Пытаюсь сообразить, что надо у неё спросить, чтобы внести ясность, но сильно торможу.
Медсестра уже всё постельное скрутила и понесла из палаты, я даже ей в спину посмотреть не успеваю. У меня руки автоматом лежаться на живот и словно перед глазами проносится наш с Игорем разговор. Надежда на чудо, о котором я даже мечтать боялась, за считаные секунды разрастается до огромного огненного шара и давит своей силой тот ад, что сжирал меня все эти недели. И когда я изнутри согрета этим теплом, в палату заглядывает Олег Андреевич.
— Мешкова, анализы твои пришли. Беременность две — три недели. По этому случаю не имеем более возможностей держать тебя в нашем неврологическом отделении и переводим в гинекологию. Тебе у нас даже воздух нюхать нельзя в твоём положении, у генетиков теперь пропишешься, если рожать надумаешь.
— Я же не знала, — шепчу я, не успевая от радости размером с солнце, испугаться за будущее этого ребёнка.
— Не знала она, — фыркает Чащин и подсовывает мне карту. — Распишись.
Я беру у врача ручку и делаю осторожный шаг к столику, чтобы поставить подпись. Мои руки не дрожат, наоборот, твёрдо расписываюсь везде, где стоят галочки.
— Всё?
— Да всё, давай, не попадай к нам больше, горе луковое! — громогласно требует Чащин, прощается со мной по-отечески доброй улыбкой и широким шагом покидает мою палату.
Два дня в гинекологии меняют моё состояние кардинально. Хотя нет. Это известие о моей беременности всё меняет. Я уверенно хожу, у меня больше не отнимаются ноги и лежать в больнице у меня нет никакого желания. Как и у моего лечащего врача Риммы Алексеевны. По беременности у неё вопросов нет, всё хорошо, да и с ногами у меня всё хорошо.
— По поводу того, что тебе Чащин сказал. Игнорировать генетиков тебе нельзя, но и в панику раньше времени не впадай. Я посмотрела список препаратов, которыми тебя на ноги ставили, там по большинству просто обследований подобных не проводилось, по двум есть риски, но у тебя дозировки были совсем крошечные, и отмена почти сразу была. Да и от ибупрофена вреда больше. Так что не нервничай, нервы ничего не смогут исправить, только ситуацию усугубят. На рецепт, купи вот эти витамины для беременных. Пей витамины, больше гуляй на свежем воздухе, ну а рожать только у нас в перинатальном.
— Рима Алексеевна, спасибо вам большое, — благодарю я, забирая с тумбы выписку и список витаминов.
— Да ну что ты, какие благодарности. А вот что родителям не говоришь, это зря. Лучше родной матери тебя наблюдать никто не станет.
— Да... я скажу. Потом. Не хочу в больничной обстановке, — вру я. — Спасибо ещё раз!
Радостная я выхожу, хотя нет, даже не так, я буквально порхаю над землёй, покинув лечебное учреждение.
30
В этот же день, только получив выписку, я сажусь в такси и еду к родителям домой. И совсем не для того, чтобы сказать им что-то про моё интересное положение.
Перед отъездом в командировку я отдала Мышку всего на несколько дней, а получился почти месяц. Даже представить страшно, что собака про меня думает. Не дай бог, малышка решила, что я её бросила.
Такси так удачно подъезжает, когда из ворот выезжают папа с Сашей. Увидев меня, выходящей из такси, сдаёт назад.
— Выписали уже? — удивляется папа.
Он даже не в курсе, что последние два дня я провела не в неврологии.
— Ага! Где моя собака? Мышка! — радостно зову свою собаку, спеша в дом.
— Диана, нам надо поговорит, — сообщает папа, следуя за мной в дом.
— Да, и я хочу, — отмахиваюсь от папы, присаживаясь на корточки, чтобы радостная Мышка не снесла меня с ног.
Мыша, бросившись с визгом ко мне, очень радуется, хвост так и ходит ходуном, да и сама она не может остановиться. Я с трудом пригребаю её к себе, чтобы крепко, крепко обнять.
