Сломленные души - Нева Олтедж

— Я хочу кое-что попробовать с тобой, — говорю я и чмокаю его в подбородок. — Я видела это в интернете.

— Что?

— Эмм… одну позицию. — Я озорно улыбаюсь и закусываю нижнюю губу.

Паша поднимает бровь.

— Да? Что-то конкретное?

Он скользит руками по спине и сжимает мою попку. Под его ладонями каждый дюйм моей кожи словно под напряжением. Мне до сих пор трудно поверить, что мне нравится, как он прикасается ко мне. Целует меня. Занимается со мной любовью. Поначалу я боялась, что в какой-то момент могу сойти с ума, забуду, кто он такой, и вздрогну от его прикосновения. Первое время эти мысли не давали покоя. Меня пугала возможность нечаянно причинить ему боль, если я непроизвольно отпряну, заставив его подумать, что он сделал что-то не так. Теперь я этого не боюсь. И тело, и разум узнают его, что бы ни происходило. Даже когда он груб. Даже когда он прижимает меня к стене и берет сзади. Нет ни капли страха. Только умопомрачительное удовольствие.

— Да. — Я ухмыляюсь и чувствую, как пылают мои щеки.

Паша проводит руками по моей спине, затем берет мое лицо между ладонями и притягивает к себе для поцелуя.

— Повернись.

— Знаешь, что у меня на уме?

— Судя по тому, как покраснело твое лицо, я практически уверен, что знаю. Он прикусывает мою губу. — Давай, дай мне свою красивую киску.

Я переворачиваюсь лицом к его члену, оставляя себя открытой для его рта. Паша хватает меня за ягодицы, притягивая ближе, и зарывается лицом между моих ног. Языком он обводит мой вход, затем проникает внутрь, из-за чего я ахаю. Руки дрожат от переизбытка ощущений, и я тянусь к его члену. Сжимаю его твердую длину и беру головку в рот. Паша меняет темп — медленные облизывания и поцелуи превращаются в неистовые, он словно поедает меня как десерт. Ощущения от его языка и члена у меня во рту не сравнимы ни с чем, что я испытывала раньше. Он добавляет пальцы, затем щиплет клитор, и я кончаю ему на лицо.

Мне требуется несколько мгновений, чтобы оправиться от кайфа, и тогда я втягиваю его глубже в свое горло, а он продолжает слизывать мои соки. Его дыхание затруднено. Я вижу, что он близок к оргазму. Не спеша оторвав рот от его твердого члена, поворачиваюсь к нему лицом. Переведя взгляд на Пашу, располагаюсь над его возбужденным членом и медленно опускаюсь, восхищаясь тем, как он заполняет меня. Паша обхватывает меня за горло и не отпускает, пока я объезжаю его, а он смотрит в мои глаза, не мигая. С его губ срывается прерывистый вздох, мышцы на груди напрягаются под моими ладонями, но именно выражение его лица приковывает мое внимание. Его губы сжаты. Кажется, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

— Что случилось, Pashenka? — спрашиваю я, приподнимая попку и опускаясь обратно, и тут же стону, когда он глубоко вгоняет в меня член.

Паша крепко держит меня за горло, но не произносит ни слова. Он врезается в меня снизу с такой силой, что я теряю равновесие. В следующее мгновение я оказываюсь на спине, а Паша лежит на мне. Он продолжает обхватывать мою шею, при этом толкаясь так быстро, что мое тело содрогается, и я едва успеваю набирать воздух в легкие. Я люблю, когда он теряет самоконтроль и трахает меня жёстче. Нет ничего лучше, чем когда мы кончаем вместе. Это заставляет меня чувствовать себя сильной, бесстрашной и счастливой, как никогда раньше. Я хватаю его за руки и выкрикиваю его имя, когда наступает очередной оргазм.

Из гостиной доносятся медленные, эмоциональные ноты. Я открываю глаза и смотрю в потолок. Совсем недавно она играла Бетховена «К Элизе». Я не знаю, как называется эта мелодия, и редко спрашиваю, потому что мне больше нравится, когда Ася рассказывает сама. Ее музыка — это очень личное, поэтому то, что она делится чем-то таким сокровенным без моей просьбы, задевает в моей душе глубокие струны. С самого начала я привык ничего не спрашивать в своей жизни, и это вошло в привычку. Зачем что-то спрашивать, если ответ почти всегда отрицательный? Да, возможно, будет другой исход, но, наверное, я предпочитаю не спрашивать, чем иметь дело с разочарованием.

Первые несколько лет в приемной семье я постоянно задавал одни и те же три вопроса. Звонила ли моя мама? Кто-нибудь звонил и искал меня? Вернется ли моя мама? Ответ всегда был отрицательным. Затем вопросы изменились. Есть ли у меня другая семья? Выберет ли меня другая семья, как некоторых других детей? Как того дебошира, мальчика, который постоянно дрался с другими мальчиками в одном из домов, где я жил. Я не помню его имени. Может быть, Кейн? Или Кай? Двое других приемных детей попали в реанимацию, когда дразнили его за длинные волосы. Этот сумасшедший ублюдок откусил ухо одному и вонзил вилку в шею другому. После этого мальчик исчез, и мы все думали, что он попал в колонию или психиатрическую лечебницу. Но спустя несколько месяцев я услышал, как социальные работники сказали, что его усыновили. И я стал изо дня в день приставать к приемным родителям и социальным работникам с вопросом, не усыновит ли кто-нибудь и меня. Я спрашивал и спрашивал, пока моему приемному отцу это не надоело, и он не крикнул мне в лицо, чтобы я перестал задавать идиотские вопросы. Я последовала его совету.

Неужели из-за страха отказа мне так трудно попросить Асю остаться со мной? Вчера вечером я почти это сделал. Мне так хотелось попросить ее об этом, что едва сдержал рвущееся с языка слова. Возможно, она бы согласилась. Я знаю, что ей нравится проводить со мной время. Думаю, я даже ей нравлюсь, но остаться со мной — значит, не вернуться в свою семью. Неужели я нравлюсь ей настолько, что она предпочтет меня им?

Мелодия в гостиной меняется. Я ее знаю. Это фортепианная версия вступления к «Игре престолов». Ася ее любит. Я скатываюсь с кровати, намереваясь затащить ее обратно в постель, как вдруг на тумбочке звонит телефон. На экране высветилось имя Романа.

— Роман? — отвечаю на звонок.

— Паша, мне надо с тобой поговорить.

— Хорошо. — Я киваю и сажусь на кровать.