Такой Антон — соблазняющийся и соблазняющий — был мне еще мало знаком, он гипнотизировал, как индийский факир с флейтой.
Разница между обычной его холодностью и этим бархатом, этим перцем, этими искорками в глазах, была такой глобальной, такой масштабной, что не оставляла места для любых других переживаний.
Плевать, что за стеклянной дверью — мой собственный муж и вся другая родня, плевать, что там суета и оживление, плевать, что на лестнице холодно и тускло.
Мы потянулись друг к другу синхронно, одновременно закрыли глаза, одновременно приоткрыли губы.
Это даже не было обычным поцелуем — эта была гремучая смесь из возбуждения, глупости и риска.
— Отвезешь меня? — шепнула я ему на ухо.
— Домой?
— Домой. К тебе.
Антон коротко выдохнул, помедлил, кивнул.
— Я принесу твою куртку и скажу Лехе что-нибудь. Подожди немного.
Хоть целую вечность.
Алеша вернулся под утро, через час после меня.
Я уже приняла душ и дремала в постели, все еще баюкая внутри эту украденную ночь, вкус поцелуев — в машине, в лифте, в квартире Антона. Сумасшествие, которого я никогда не ожидала от себя, и уж тем более — от него.
Робкая замкнутая девочка никогда не поступала плохо. Робкая замкнутая девочка предпочитала покой и тишину. Она даже дорогу на красный свет не перебегала. Не играла в футбол. Не каталась на санках.
Укутанная шалью бабушкиных забот, я была послушной и редко капризничала. И только рядом с Антоном мне хотелось надеть все самое красивое сразу, хотелось кокетничать и поддразнивать, свести его с ума, закружить в своих юбках.
«А цыганская дочь — за любимым в ночь по родству бродяжьей души»...
Ах, Мирослава, ты ли это?
В своем ли ты разуме?
— Спишь? — Алеша сел на краешек кровати, пьяный и довольный. — Сердишься?
— На что? — я перевернулась на спину, глядя на него из-под ресниц. Свет из соседней комнаты падал на его лицо, а меня оставлял в темноте.
Как символично.
— Римма сказала, что ты ревнуешь к ней. Это была безобразная сцена, прости. Но не думай слишком многое, пожалуйста. Я твой первый мужчина, а ты — последняя женщина в моей жизни. Единственная. Я никогда не посмотрю ни на кого другого.
Прежде меня ужасно тронули бы такие заверения, но сейчас я подумала: что за треп.
В этом был весь мой муж — поверил, что я покинула праздник от ревности и обиды, но даже не подумал написать мне или вернуться пораньше.
Зачем? Я ведь все равно никуда не денусь.
Буду терпеливо ждать его дома.
— Только на любимую женщину можно так самозабвенно орать, — ответила я.
— Глупости, — рассердился Алеша. — Римма самодовольная стерва, кто захотел бы такую. Детка, не переживай из-за нее.
Он полез ко мне с поцелуями, а я впервые и неожиданно для себя — отвернулась.
— Перегаром пахнет, — буркнула, растерявшись от инстинктивных реакций своего тела, и натянула одеяло повыше.
— Нечестно с твоей стороны было так убегать, — раздосадованно пробухтел Алеша. — Ты пропустила столько восторженных комплиментов в мой адрес!
На следующий день мы проспали до обеда и все равно оба были вялыми. Алеша к тому же страдал от похмелья.
Я гладила постельное белье, размышляя о ревности и Римме Викторовне.
Вот уж чушь несусветная! Ревновать? Оставим это женщинам, которые недостаточно в себе уверены. Да, я была нерадивой женой, подолгу жила отдельно, но Алешу это более чем устраивало. Он только делал вид, что скучает, на самом деле ему нравился наш гостевой брак. Жена, которая не надоедает и не путается под ногами в тесной двушке, которая убирается и готовит еду, ходит на спектакли, да к тому же сильно моложе его — где он найдет вариант удобнее?
Нет, вы как хотите, но ревновать — не в моем стиле.
В дверь позвонили: пришла Арина.
— Сегодня я ночую у тебя, — заявил этот чудесный ребенок с порога, — мама опять на работе.
— Забегай, — Алеша закрыл за ней дверь. — Рад, что ты вспомнила и обо мне тоже. А то обычно ты вечно пропадаешь у своего дяди.
— А у Антона сегодня свидание, — возмущенно ответила Арина. Как будто он совершал что-то плохое.
Я так и приросла к месту, не веря своим ушам.
В самом деле?
После такой ночи он помчался охаживать очередную блондинку в стиле Мерилин?
Как же больно. Ах да: утюг. Рука. Ожог.
Да чтобы вас всех!
Глава 24
— Пантенол, — крикнула я и всех напугала. Алеша бестолково заметался по комнате, вспоминая, где у нас лекарства. Арина вытянула шею, разглядывая мою руку. Бесполезные люди.
Пришлось самой, еле удерживая близкие слезы, открыть шкаф, найти нужный флакон и запенить себя.
— Заинька, — пропел Алеша укоризненно, — ну что же так неаккуратно.
И почему раньше муж не бесил так сильно?
Злость плескалась во мне, так и норовя перелиться через края. Надо было срочно куда-то бежать, пока я совсем в ней не утонула.
— Что ж, не буду вам мешать, — сказала я торопливо, перешла в крохотную спальню, схватилась за колготки. Довольно сильный ожог болел и мешал. С колготками в руках я подняла телефон, валяющийся на кровати. Укусила себя за губу, сердясь за то, что творю, и написала Антону: «ты где».
— Уезжаешь? — Алеша заглянул в спальню.
— Побудете вдвоем. Время только для отца и дочери, все такое. Вы редко бываете вместе.
— Я хочу в кино, — громко объявила Арина, — и пиццу! И… что-нибудь еще, пока не придумала.
— Это же из дома выходить надо, — огорчился Алеша, который любил в редкие выходные окукливаться. Суббота оставалась единственным днем в неделе, когда он был ничем не занят. По воскресеньям, вторникам и четвергам он вел актерские курсы для детей и взрослых, первые днем, вторые вечером. По понедельникам, средам и пятницам у него шли спектакли. К тому же, режиссер накануне предупредил, что Алеша вот-вот приступит к репетициям в комедии о двоеженце. Словом, муж мой был ужасно занят, и все его занятия требовали огромной отдачи энергии. На дочь не хватало ни времени, ни сил.
Не хотела бы я, чтобы у меня был такой отец.
Если выбирать между никаким и периодическим, я выберу никакого.
Жадная девочка Мирослава, которой нужно или все, или ничего.
— Ладно, — пошла на попятную Арина, — давай смотреть кино дома, но закажи тогда пиццу и сыграй со мной в настолку.
— Договорились, — обрадовался Алеша, с удовольствием закутываясь поплотнее в свой халат.
Мой телефон хранил гробовое молчание.
Я написала снова: «не будешь отвечать? Серьезно?».
— Кому ты все время строчишь? — спросил Алеша.
— Клиентка в третий раз меняет время приема.
— Не церемонься с ней слишком сильно. Она либо ценит твои услуги, либо идет к черту, — посоветовал он и вернулся в зал, к Арине.
Послать к черту Антона, который совершенно точно не собирался даже начинать меня ценить, было бы хорошо. Да только я себя знала: у меня включился режим «хоть кол на голове теши». В этом режиме за борт летели правила приличия, здравый смысл и самоуважение.
— Так с кем там у Тохи свидание? — спросил Алеша. — С этой Инной?
Через открытую дверь все было прекрасно слышно.
— Ты что! С Инной давно уже все. Брата своего не знаешь? Он же никогда не меняет своих решений. Если Антон мне что-то обещает, то всегда-всегда это выполняет. Совсем не как ты, папочка. Может, тебя в капусте нашли? Может, ты приемный?
— Когда это я тебя обманывал? — неуверенно пробормотал Алеша.
— А кто клялся и божился, что придет на мой школьный спектакль? А кто потом не пришел?
— Ненавижу школьные спектакли. Беспомощность, помноженная на скуку.
Арина замолчала, явно расстроенная такой безжалостностью.
Уже переодевшись, я мельком глянула на себя в зеркало и обомлела — да в гроб краше кладут! Губы искусаны, под глазами круги, волосы всклокочены.
В лихорадочной спешке, которая требовала действий, пусть бессмысленных, но действий, так жалко было тратить время на всякие глупости, но я заставила себя замедлиться. Собрала гриву в хвост, воспользовалась помадой и пудрой. Я же так любила наряжаться и прихорашиваться, а сейчас это вызывало лишь раздражение.
