на нее положили груду камней. Запах алкоголя резко вонзился мне в нос, но я старалась не морщиться.
— Почему? — Заплетавшимся языком переспросила она и засмеялась. — А ты не понимаешь?
— Не понимаю, — тихо ответила я и протянула руку, чтобы приобнять подругу, но та впервые отказалась от телесного контакта со мной. Моя рука так и осталась поднятой. — Что с тобой?
— Ничего. Просто моя подруга выходит через два дня замуж, мой брат, который по ней сохнет, натворил дел, а мой парень, без которого я не представляю жизни, предпочитает своего хозяина мне. Он, как цепной пес, вьется возле Луиджи. Вечно говорит о том, что нам нельзя раскрывать свои отношения. Как мне веселиться на твоей свадьбе, когда я буду знать, что он где-то рядом, но я не могу к нему подойти?
Поток слов полился из её рта. Девушка стала чаще всхлипывать и под конец своей речи вовсе разрыдалась. Я положила голову подруги себе на колени (в этот раз она не сопротивлялась) и стала медленно гладить её по голове.
— Пусть я и выхожу замуж, Мон-Мон, но все так же буду оставаться твоей подругой. Леонардо… — я протяжно вздохнула, — твой Лео просто не может по-другому, понимаешь? Если бы ты видела то, что видела я, ты бы не стала беспокоиться о том, что он не разрешает тебе быть с ним чаще, чем он может. Это мафия. А мафия — синоним смерти. Она их неотъемлемая часть, от которой не убежать.
— Почему он тогда против знакомства с родителями? — она резко вскинула голову, но я положила её обратно на колени.
— А как Луиза и твой брат воспримут члена мафии? — Я усмехнулась. — Боюсь даже, что будет с твоим отцом, если он узнает, что его через чур любопытная дочурка вляпалась в такое.
— Ты разложила все по полочкам, — она обняла мои колени. — Что насчет Хосе?
— Твой брат — дурак. — Я слегка дернула её за локон, и девушка тихо рассмеялась. — Он профукал такую крепкую дружбу.
— Если он смог её профукать, значит, не такой уж сильной эта дружба была.
Девушка поднялась, заправила свои волосы за уши и оперлась ладонями на колени, вытянув при этом руки. Она смотрела на меня, все еще покрытыми туманом, но уже внимающими моим словам глазами. Губы её были сжаты в тонкую линию.
— Знаешь, Андреа, — она потерла колени, — мой брат странный парень. Мы все странные. Только когда тебе было плохо именно мы оказывались рядом.
— К чему ты мне все это говоришь? — С прищуром уставилась я на подругу.
— К тому, что, когда Хосе было плохо, когда он изводил себя, ты поставила свою обиду выше вашей дружбы. Когда ты узнала про Стефано, мы были рядом. Когда ты узнала правду о своих родителях, мы все втроем переживали эти моменты, но стоило ему раз оступиться, ты вычеркнула его их своей жизни, словно его там и не существовало.
Словно облитая холодной водой, я вскочила с лавочки и уставилась на подругу с широко открытыми глазами. Что она такое говорила? Как она могла? Я всем сердцем любила Хосе и переживала за него, но он поддался собственной похоти. С начала моя мать, потом я. Какая дружба могла это вытерпеть?
— А когда он развлекался с моей матерью, а потом полез ко мне? Где была его дружба в этот момент, а?
Мой голос предательски сорвался. Я всхлипнула и отвернулась от подруги. Нас окружали старые тополи. По правую руку от меня таился, изолированный от людей, старый пруд, к которому каждую весну слетались утки. Сейчас был тот период, когда птицы создавали свои гнездышки, следили за маленькими утятами. Мой взгляд зацепился за куст, в котором шуршали утки. Вдруг из него выплыл маленький утенок, но мама-утка проследовала за ним, обогнала его и загнала обратно в свое гнездышко. Я ухмыльнулась.
И чем же мы отличаемся от них? Мы такие же несмышлёные дети, как и эти утята. Вечно норовим выплыть из материнского дома навстречу приключениями, сами не осознавая того, какую глупость совершаем. Я была точно такой же, когда в пятнадцать лет сбежала из дома, когда соглашалась на сделку со Стефано, когда позволила бизнесу отца взять над нашими узами вверх. Как бы я хотела вернуться обратно в то время, когда меня окружали друзья, любящий папа, когда я еще не знала о существовании Россини и их сфере деятельности.
Тяжелая рука опустилась на мое плечо. Вздрогнув, я обернулась и столкнулась с черными глазами моего жениха. Его брови были нахмурены, едва соединяясь на переносице. Губы были сжаты, словно ему приходилось немалых усилий удерживать в себе весь свой гнев.
Моника, заметившая Стефано, выпрямилась и натянула на себя улыбку. В таком положении я выглядела еще более пьяной, чем была на самом деле. Вскочив со скамьи, она подошла к нам и тихо пробормотала.
— Пойдем домой, Андреа. Я сегодня выпила лишнего.
— Ты права, — холодность в голосе Стефано резала уши. Его пальцы все еще больно сжимали мое плечо, очевидно, оставляя после себя следы. — Ты перебрала. Андреа, я отвезу тебя домой.
— Моника, пойдем. — Я протянула руку подруге, но та обошла нас и побрела к припаркованной около входа в парк машине. Я повернулась к жениху. — Прости её.
— Я вернулся как можно скорее в Нью-Йорк не для того, чтобы разыскивать свою невесту и её пьяную подружку.
— Я понимаю.
— Я зол, Андреа. — Он зло улыбнулся и коснулся пряди моих волос. — А когда я зол, я зову Александро.
— Тогда я думаю, нам с Моникой лучше остаться в отеле.
— Нет, — протянул он и чуть дернул за волосы. — Мы поедем к нам домой. Я отвезу вас, а сам поеду к нему. Хорошо, что он приехал на нашу свадьбу раньше.
— Хорошо. — Только и сказала я.
Когда мы сели в авто, Моника уже спала на заднем сидении. Я осторожно положила её голову к себе на колени и до самого дома гладила её шелковистые волосы. Мне было жаль подругу, но и со своей гордостью, я ничего не могла поделать. Я надеялась, что спустя время мы все пройдем этот этап отрицания и подойдем к принятию.
— Я слышал ваш разговор, — сидя на переднем сидении, набирая сообщение, сказал Россини. — Все же надо было его прикончить.
— Ты хоть понимаешь, что было бы со мной в таком случае?
— Ты настолько сильно к нему привязана? — Черные брови мужчины взлетели вверх, когда он, оторвавшись от телефона, обернулся ко мне.
— Он — мой друг. Брат моей лучшей подруги,
