губ в улыбке, но на лице нет и тени веселья.
– Доедем с ними до участка, – отвечает Езерский.
На улицу мы выходим втроем. Я обнимаю себя руками и от волнения еле иду. Шахов открывает пассажирскую дверь и ждет, когда я займу место в салоне. Перекидывается еще несколькими фразами с Платоном Евгеньевичем насчет завтрашнего дня и садится рядом.
Кажется, что мы прямо сейчас все обсудим и разъедемся по своим домам, но у Григория, похоже, другие планы на этот вечер. Всю дорогу он на телефоне и занимается делами. По обрывкам разговоров понимаю, что отпустили только Шахова, а Полина находится под следствием, и через несколько дней суд изберет ей меру пресечения.
– Дай мне еще полчаса. – Григорий целует меня в макушку, когда мы заходим в его квартиру.
В течение нескольких секунд мы смотрим друг на друга, после чего Шахов идет в кабинет и закрывает за собой дверь. Слышно, как он говорит с кем-то на повышенных тонах, сильно злится. Если бы он со мной хоть раз так поговорил – ноги моей в этом доме явно не было бы.
Сижу в гостиной в полутьме и пытаюсь отвлечься на фильм, который идет по телевизору. Здесь все такое родное и в то же время чужое. Не знаю, зачем я согласилась приехать. Сейчас по живому режут воспоминания. И почему-то есть уверенность, что наш разговор мне не понравится. Иначе почему Шахов его откладывает?
Спустя час Григорий появляется в гостиной. Мрачный, серьезный. К этому времени мысли в моей голове окончательно превращаются в кашу. Впору взять тайм-аут и уехать домой, но я этого почему-то не делаю.
– Я хочу объяснений, – твердо заявляю, чувствуя, как нервы опять приходят в напряжение. – Вместо пятнадцати минут я дала тебе несколько часов и извожу себя невероятными догадками. Почему в ресторане был ОМОН? Почему тебя задержали? Ты все-таки причастен к каким-то нехорошим делам? – Пытаюсь сохранять остатки благоразумия и спокойный тон, но получается так себе.
Лихорадочно горящий взгляд чертит дорожки на моем лице.
– Я давал показания. Против Полины. Ее задержание было заранее спланировано.
– Почему нельзя было сразу сказать как есть? Разве не видишь, к чему это привело? – Я шумно втягиваю ртом воздух, борясь с желанием расплакаться.
– Ты сказала, что тебя не устраивают отношения, где тебя будут опекать, и ты хочешь, чтобы было по-другому, а сама даже не знаешь, как это. Ни один твердо стоящий на ногах мужчина не будет свою женщину вмешивать в грязь.
– А заставлять нервничать?
– Я увез тебя на остров, чтобы выждать время, и всячески изолировал от плохих новостей.
– А мой бывший муж? Почему ты не сказал, что не причастен к его гибели?
– Я говорил, что завязал с криминалом.
Повисает пауза. Мне снова хочется плакать.
– Доверие, Агния. Это очень важно. Может, в глубине души ты и доверяешь мне, но на деле совершаешь глупости и, рыдая по подлецу, обвиняешь в том, чего я не совершал.
– Я плакала и переживала, потому что не знала, как продолжать отношения с мужчиной, который убивает других людей! Твое молчание все только усугубило! И эти ужасные шрамы… – Поднимаю свои руки. – В них виновна твоя бывшая жена?
– Полина и Михаил объединились с человеком по фамилии Патрушев, который давно не желает мне ничего хорошего. Вместе они пытались потопить мой бизнес. Полина клянется, что не имеет отношения к нападению на тебя, твой бывший муж говорил то же самое. Однако с подачи Патрушева на тебя совершили покушение, а чуть позднее наши компании понесли серьезные убытки. Враг попытался найти мои слабые места. И как итог – нашел их.
Сильно зажмуриваюсь. Потому что вот-вот расплачусь. Весь день держалась. Одной слезинке все-таки удается пробиться, потом еще одной. И больше я не могу остановиться.
– Ну все, Агния, – слышу шепот Григория, а следом чувствую его руки на своей талии. – Все позади, девочка. Тебя больше никто не обидит, обещаю.
– Обещаешь? – всхлипываю я. – А сам? Я из-за тебя плакала в тот вечер! Сочинила в голове красивую сказку, а реальность оказалась совсем иной! Мне больно, Гриша! Я ничего о тебе не знаю! Ни-че-го! Ни о твоих делах, ни чем ты живешь, что чувствуешь, что происходит в твоей жизни. А вдруг из тебя получится такой же бесчувственный отец, как из Езерского?
– Платон здесь при чем?
– При всем! Он запрещает Артему заниматься тем, что нравится, говорит, что сын должен быть продолжателем его дела. Ты тоже считаешь, что это правильно? Подавлять волю ребенка и навязывать ему свои решения?
Григорий щурится. Карие глаза пристально смотрят в мои.
– Я так не считаю. Но и вмешиваться в жизнь Платона и его сына, о котором он еще недавно ничего не знал, не собираюсь.
Разум подсказывает, что надо вскочить на ноги и бежать из этой квартиры и от Шахова как можно дальше, вряд ли это последние мои переживания и слезы. Только сердце тянется к этому мужчине, едва удерживаюсь от порыва вцепиться в плечи Григория и больше никуда от себя его не отпускать.
– Как ты думаешь, что главное в жизни, Ася?
Шахов достает из кармана кольцо – то самое, что я оставила в фужере в ресторане.
– Не знаю… То есть знаю, но… – Осекаюсь, потому что на глаза опять наворачиваются слезы, а в горле образуется ком.
Все-таки решаю сбежать, но Гриша, словно считав мое намерение, берет меня за руку и, поглаживая, поднимает ее, прикасается губами к шрамам.
– Главное в жизни – это найти своего человека и успокоиться. Я такого встретил. Все будет хорошо.
Натяжение в груди становится нестерпимым. Пытаюсь вырваться, но Шахов не дает.
– Если сейчас останусь, то не уйду уже никогда. Отпусти… – шепчу я.
– Нет, – произносит он уверенно.
От строгости, которая была на лице Григория последние пару часов, не остается и следа.
Он обнимает так крепко, что желание расстаться с Шаховым навсегда окончательно сходит на нет.
– От судьбы ведь не убежать, Агния. – Его голос теплый, слегка насмешливый.
Гриша переплетает наши руки и смотрит мне в глаза.
Как все-таки жизнь разумно ставит подножки. Раз споткнулся, второй, а на третий уже не захочешь падать. Остановишься, осмотришься и обязательно сделаешь верный шаг. В сторону того, кто встанет за тебя горой.
– Ты опять все сводишь к тому, что я не могу отказать…
– А хочется?
Отрицательно качаю головой, на что Шахов улыбается:
– Какая досада…
– Что? – Непонимающе смотрю на него.
– Недолго ты ходила с девичьей фамилией. Вскоре опять менять, да?
– Я еще не дала согласия…
– Намекаешь, что мне придется уговаривать? – Он опрокидывает меня на диван и ведет ладонью вверх по ноге.
Последняя наша близость была на острове, три недели назад. Сначала моя болезнь, потом все эти кошмарные события. Сейчас кажется, будто и не было ничего плохого, не было этого бесконечно длинного дня! Точнее, первой его половины.
Удивительная вещь – психика! Еще утром я думала, что никогда не буду счастлива, а сейчас задыхаюсь от эмоций в руках Григория.
– Моральная компенсация за потраченные нервы будет?
– Компенсация, да? – усмехается он, зарываясь носом в мои волосы. – В таком случае ты мне тоже кое-что задолжала. – Впивается в рот жадным поцелуем. А потом обхватывает мое лицо руками и смотрит в глаза. – Ася… – шепчет в губы.
Может, Григорий и не говорит о любви, и с виду он жесткий человек, сложный. Но смотрит – и я плавлюсь! Сколько в глазах напротив страсти, в движениях – нежности… Такого мужчину невозможно забыть.
Шахов опять меня целует, отчего по спине прокатывается приятная волна дрожи. Между нами самая настоящая химия. А может, все дело в шрамах, как предсказала та женщина? Вдруг Гриша действительно моя судьба и все события, которые предшествовали нашей встрече, – это необходимый опыт? Чтобы я четко видела разницу и понимала, какие чувства настоящие, а о каких не стоит даже вспоминать.
– Я по тебе соскучился. – Горячее дыхание опаляет щеки.
Улыбающаяся, с зареванным лицом и дико колотящимся сердцем, я, наверное, выгляжу как сумасшедшая. Но счастливее меня в этот момент нет никого не свете.
– Вот так, молодец. Работай руками энергичнее, – выдает Шахов командным тоном.
– Не могу больше, пап. Не получается, – расстроенно произносит сын.
Опустив солнцезащитные очки, я наблюдаю, как Гриша учит Ваню плавать в бассейне.
– Все получится, – чуть спокойнее произносит муж. – Давай еще раз.
Если уж Григорий за что-то взялся, то бесполезно ему противостоять. Впрочем, с Ваней тоже совладать непросто. Ему всего пять, а характер такой, что сын заменяет мне одновременно четверых детей. Постоянно куда-то рвется, везде
