Потому что я не хотела, чтобы ты умирал.
Его молчание долгое и напряженное. Он выдыхает. Затем он подносит мою руку к губам и целует ее, нежно касаясь губами костяшек моих пальцев, переворачивая мою руку и прижимаясь губами к моей раскрытой ладони.
Он встает с кровати, не говоря больше ни слова.
Я слышу, как он ходит по комнате, открывая и закрывая ящики. Его шаги удаляются. Когда они возвращаются, я открываю глаза и нахожу его полностью одетым, в ботинках и всем остальном. Он опускается в большое коричневое кожаное кресло в углу.
Он складывает руки на животе, откидывает голову назад и закрывает глаза.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь спать. Тебе тоже следует.
— Ты собираешься спать в этом кресле?
— Что я тебе только что сказал?
— Как ты можешь спать сидя? Разве в другой комнате нет дивана, на который ты мог бы прилечь?
Он поднимает голову и смотрит на меня. — Перестань беспокоиться обо мне.
— Но…
— Остановись.
Когда он понимает, что я собираюсь снова начать приставать к нему, он хрипло говорит: — Да, там есть диван. Нет, я не собираюсь на нем спать. Мне нужно быть в этой комнате. Мне нужно услышать, если ты закричишь. Я должен знать, если тебе больно или тебе что-нибудь нужно. Не спрашивай меня почему, потому что я тебе не скажу. А теперь давай спать, мать твою.
Его глаза сверкают на мне еще несколько мгновений, пока он снова не закрывает их, и я освобождаюсь от их обжигающей силы.
27
Райли
Сон ужасающе жесток.
Все начинается со стрельбы и становится хуже, повсюду разлетаются кровь и части тел. Я слышу крики и чувствую запах дыма. Здание, в котором я нахожусь, горит. Я пытаюсь бежать, но мои ноги бессильны. Стены загораются, затем загораются моя одежда и волосы. Моя кожа чернеет и отваливается от тела, как горящая бумага.
Я резко просыпаюсь со сдавленным криком, мое сердце бешено колотится.
— Все в порядке. Ты в безопасности. Я здесь.
Мал притягивает меня к своей груди. Он укачивает меня и бормочет успокаивающие слова по-русски, пока я дрожу и хватаю ртом воздух. Прижимаясь к нему, когда сон исчезает, я прячу лицо у него на груди.
Он мягко говорит: — В следующий раз, когда тебе приснится кошмар, напомни себе, что это сон. Это не реальность. Затем скажи себе, чтобы ты проснулась.
— Это не имеет смысла. Как я могу что-то сказать себе, если я сплю?
— Твое подсознание вспомнит, что я тебе говорил. С этого момента ты сможешь просыпаться от кошмаров. Это не избавит тебя от них, но поможет.
Я размышляю над этим, гадая, не снятся ли ему плохие сны, пока он не говорит:— Я собираюсь напонить ванну.
— Ты же недавно разве не принимал душ?
— Это не для меня. Это для тебя. Он отстраняется и проводит рукой по моим волосам. — От тебя воняет.
Я сухо говорю: — Это совсем не помогает.
— Помогает это или нет, но это правда. Выпей немного воды.
Он наклоняется к тумбочке и протягивает мне стакан, который берет оттуда. Он молча наблюдает, пока я не выпиваю половину воды, затем встает и идет в ванную.
Я шарю на тумбочке в поисках очков. Когда я надеваю их, я понимаю, что ужасающей головы лося больше нет.
Я нахожу это очень, очень тревожным. Мне это показалось?
Когда Мал возвращается в комнату, я указываю на пустое место на стене, где раньше обитало отвратительное существо. — Разве там не было лося?
— Нет. Прежде чем я успеваю возмутиться, что это окончательное доказательство того, что я сошла с ума, он добавляет: — Там был лось.
— О, ради всего святого.
— Я снял его.
Я обдумываю это несколько секунд. — Ты снял голову лося со стены после того, как я легла спать?
— Да.
— Почему?
— Потому что тебе она не понравилась.
Это заставляет меня удивленно моргнуть. — Значит, в дополнение к способности проходить сквозь стены, ты можешь читать мысли.
— Нет, но я умею читать по лицам. Твое лицо необычайно выразительно.
О, это замечательно. Что, черт возьми, должно было говорить ему мое лицо, когда он расхаживал без своей чертовой футболки?
Надеюсь, это было не то же самое, что говорили мои яичники, потому что у этих похотливых маленьких производителей яйцеклеток на уме только одно.
Мои щеки пылают, я опускаю взгляд на свои руки. Мал подходит к кровати, сбрасывает одеяло с моих ног и поднимает меня. Когда он несет меня в ванную, я говорю: — Я должна идти пешком.
—И ты будешь. Давай сначала приведем тебя в порядок.
У меня не так много времени, чтобы беспокоиться о части — давай, потому что он ясно дает понять о своих намерениях, когда ставит меня на ноги перед ванной и начинает стаскивать с меня ночную рубашку.
— Вау! Что ты делаешь?
Я так резко отстраняюсь от него, что теряю равновесие. Его рука обхватывает мое предплечье, он поддерживает меня, чтобы я не упала.
Он спокойно говорит: — Ты стесняешься. В этом нет необходимости. Я уже увидел всю тебя, все. что можно увидеть, внутри и снаружи.
Я в ужасе смотрю на него, мысленно отшатываясь от всех возможностей этого утверждения, пока он не дает мне подробное объяснение, которое не оставляет места для сомнений.
—Я стоял у изголовья твоей кровати, когда тебе вскрывали живот, чтобы извлечь пулю и поврежденные органы. Я обтирал тебя губкой, пока ты была под действием наркотиков. Я переодел тебя, сменил простыни и помог медсестре сменить твой катетер, когда он застрял. Нет ни дюйма твоего тела, с которым я уже не знаком.
Я зажмуриваю глаза и повторяю: — Проснись. Проснись. Проснись.
— Тебе это не снится.
— Это должно быть сном. Нет вселенной, в которой это могло бы быть реальностью.
Он нетерпеливо выдыхает. — Не драматизируй. Тело — это всего лишь мясо.
Я открываю глаза и возмущенно смотрю на него. — Простите меня за то, что я не лишена всякого чувства человечности, мистер Международный убийца, но мое тело для меня не мясо.
Он мгновение изучает выражение моего лица. — Ты злишься, потому что думаешь, что я, возможно, прикоснулся к тебе неподобающим образом?
— Иисус!
— Потому что я этого не делал. Я бы никогда не воспользовался подобным преимуществом. Я психопат, а не извращенец. Я твердо верю в согласие.
—Что ж, это потрясающие новости! Теперь я чувствую себя намного лучше!
Игнорируя мой язвительный тон и взрывную враждебность, он добавляет хриплым голосом: — И есть много вещей, на которые я хотел бы получить твое конкретное согласие, Райли Роуз, но прикасаться к тебе, пока ты без сознания,
