Этот вопрос не просто выводит меня из сонного состояния, он наполняет меня новым чувством ужаса, что у меня нет абсолютно никакого плана на завтра — что я понятия не имею, что случится со мной, с ним или с нами.
Я качаю головой, опираясь на ванну.
— Не знаю, — честно говорю я. Затем, поскольку в какой-то момент я должна решить полностью довериться этому человеку, я поворачиваю свое лицо к его лицу. — Наверное, к тете и кузине. Прежде чем я разработала план по устранению сводного брата, был план по побегу.
Его взгляд темнеет, тени на его лице окрашивают плоскости в противоречивые эмоции.
— Расскажи мне все. — И я рассказываю.
Я обнажаю перед Ником самую уязвимую сторону себя, рассказываю о том, какой эгоисткой я была поначалу из-за своей душевной боли, хотя это подтверждает то, какой он впервые увидел меня, наивную девочку. Но потом я рассказываю ему истории, которые услышала в Реджо-Калабрии, о женщинах из Ндрангеты, о том, как вековые законы кланов в преступном мире превратили их мир в неизбывную тюрьму.
Ник с восторженным вниманием слушает, как я признаюсь, что за те месяцы, что я училась драться, это изменило меня, и я больше не хотела мести, а хотела получить шанс помочь женщинам, которые действительно не могут выбраться из своих обстоятельств, и я думала — глупо верила — что смогу сделать это, выступив в Пустоши.
— Вот почему я вернулась сюда, — говорю я, прижимая колени к груди, — вместо того чтобы бежать, как умоляла моя тетя. Я сказала ей, что мне нужно попрощаться с отцом, но для начала примириться.
Я жду, затаив дыхание, чтобы он что-нибудь сказал. Вместо этого он проводит рукой по моей шее и наклоняется вперед, впиваясь в мои губы обжигающе чувственным поцелуем.
Отстранившись, он говорит.
— Я забираю тебя в постель.
Глава 18
НО МЫ ЛЮБИЛИ ЛЮБОВЬЮ, КОТОРАЯ БЫЛА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ЛЮБОВЬ.
Брианна
Непрекращающийся звон рингтона вырывает меня из глубокого сна.
Я открываю глаза, и проходит два тревожных удара сердца, пока я смотрю на странный потолок, прежде чем прошлая ночь всплывает в моем сознании.
Тяжелая рука Ника лежит на моем животе. Я трогаю лоб, не зная, это похмелье или я заболела. Скудный утренний свет пробивается сквозь опущенные шторы и ритмичными импульсами впивается в мой череп, давая понять, что я как минимум обезвожена.
Я не хочу двигаться, но мне нужно сходить в туалет и устранить одну неудобную ситуацию. Остальные части моего тела чувствуют себя так, словно меня всю ночь били об стену. Что, думаю, довольно близко к истине.
Я начинаю двигаться к краю кровати, и рука Ника напрягается. Его рука обхватывает мою талию.
— Не задерживайся, — говорит он и целует меня в плечо. В животе у меня все трепещет.
— А ты не умирай, — говорю я ему, и мне нравится, как звучит его усмешка в состоянии сонливости.
Я отправляюсь в ванную комнату, а после того, как я облегчилась, исследую россыпь синяков и царапин на своем теле. Телефон Ника снова звонит, и на этот раз я слышу, как он отвечает. Моя грудь сжимается при звуке его голоса.
Я все еще перевариваю все, что произошло и что стало известно. Я не знаю, что теперь делать, как предстать перед отцом или расторгнуть брачный контракт… и у меня возникает искушение просто сказать Нику, что нам нужно бежать.
Но это неправильно. Устранение угрозы со стороны моего сводного брата было не единственной причиной, по которой я сделала то, что сделала; я хотела вызвать перемены изнутри. Я хотела помочь женщинам, лишенным права голоса. Однако я не понимаю, как я смогу сделать хоть что-то из этого, зная, что потерпела неудачу. Безусловно.
И самая постыдная правда заключается в том, что у меня даже не было шанса.
Когда я провожу пальцами по синякам на шее, раздается стук в дверь.
— Бриа, открой. — Его торжественный тон бьет по моим нервам, как сталь по кремню. Я знаю, что когда открою дверь, мне придется столкнуться с суровой реальностью, которая ждет меня по ту сторону.
Ужас сковывает позвоночник, я натягиваю рубашку Ника и нащупываю дверную ручку. Наполнив легкие воздухом, я открываю дверь. Серьезное выражение лица Ника разрушает все мои иллюзии о том, что мы сбежим вместе.
Держа телефон наготове, он говорит.
— Это Кассатто. — Я поджимаю губы.
— Что с отцом?
— Его положили в больницу, — объясняет он, в его тоне нет сочувствия. — Он в коме. — Мир кружится, мое равновесие нарушается, и я чувствую, как рука Ника поддерживает меня. — Мне нужно тебя покормить. — В его голосе звучит такая уверенность, что дело именно в этом, что легкая улыбка помогает справиться с болью, которая готова меня поглотить.
Внизу, на массивной кухне, я беру себе тосты и кофе. На его призыв поесть еще, я отвечаю.
— Я в порядке. Что мы…?
— Я жду звонка. — Я медленно киваю. Проходит еще одна напряженная минута, в течение которой я отрываю кусок тоста, а Ник садится на табурет рядом со мной и поворачивает меня к себе лицом.
— Ты моя, Бриа, — говорит он. Его взгляд впивается в меня с такой убежденностью, что у меня замирает грудь от нахлынувших эмоций. — Свадьбы не будет. Я понесу любое наказание, но с этого момента ты свободна от брачного контракта. Я позабочусь об этом.
Я тяжело сглотнула.
— Ник… Ты не сделал ничего плохого. Я справлюсь с этим.
Коварная улыбка кривит его губы, и мое чертово сердце замирает.
— Я сделал много неправильных вещей прошлой ночью, и я не жалею ни об одной из них. — Он обхватывает мою шею и притягивает меня ближе, целуя в лоб. — Но я должен за них ответить.
Прежде чем я успеваю возразить, у него звонит телефон, и он принимает звонок от Люциана Кросса, переходя в соседнюю комнату для разговора.
Я слышу переговоры о контрактах и товарах, и даже упоминание о Сальваторе, прежде чем Ник возвращается.
— Пойдем, — говорит он. На мои вздернутые брови он добавляет. — Я отвезу тебя к отцу.
***
Оружие в больницу проносить нельзя. Это небольшое утешение, напоминаю я себе, пока мы приближаемся к отделению неотложной помощи, где находится отец.
Двое его главных охранников стоят у входа, по одной устрашающей горе мышц по обе стороны блестящей деревянной двери. Я замечаю еще трех старших членов клана, идущих по коридору.
Сердце болезненно стучит о грудную клетку, когда я приближаюсь к палате. Резкий антисептический запах третьего этажа щиплет ноздри, и я заставляю себя держать руки по бокам, а не обнимать живот.
Когда мы с Ником подходим к охранникам, я поднимаю подбородок выше.
— Отойдите в сторону, — приказываю я им.
Двое мужчин неуверенно переглядываются, а затем смотрят на Ника, прищурившись и стиснув челюсти. Напряжение, вибрирующее в воздухе, все плотнее смыкается вокруг нас, пока мужчины не расступаются, позволяя мне открыть дверь.
По дороге сюда Ник заехал в магазин женской одежды и купил мне брюки и шелковую блузку. Мне было неловко возвращаться домой, да и время терять не хотелось. Я не знаю, сколько осталось отцу и что вообще произошло, что он впал в кому за одну ночь.
Все вопросы отпадают, как только мой взгляд падает на хрупкого мужчину на больничной койке. В его трахею вставлена трубка для интубации. Механический звук отсоса аппарата, используемого для дыхания, заполняет светлую комнату.
Эленор сидит в одном из кресел в другом конце комнаты, она опускает телефон и смотрит на меня.
— Мне так жаль, Брианна. — Я машинально киваю.
— Что случилось?
Она обменивается взглядом с сыном, затем встает и подходит к постели моего отца.
— Врачи пока ничего не знают. — Она вздыхает и наклоняет голову, глядя на почти безжизненную фигуру моего отца.
Она одета во все черное, ее прямые светлые волосы уложены в высокую прическу. Она одета так, словно уже в трауре. Но меня беспокоит не это, а шарф на ее шее, который соскользнул достаточно, чтобы обнажить темно-фиолетовые синяки — такие, которые не похожи на мои, которые выглядят так, будто кто-то пытался задушить ее до смерти.
