Ознакомительная версия.
– Отключен, что ли, – прошипела я в тон, но вполголоса, опасаясь нарушить деловой этикет.
Нельзя использовать личные громкоговорители при ведении телефонных переговоров. Категорически запрещено. Я вытащила сотовый из кармана брюк и включила. И сразу раздалась звонкая трель. Мой мобильник заголосил как резаный, обычно он пыжится и гудит. Что это с ним случилось – заболел, простудился на сквозняке?
– Да, – сказала я.
– Анастасия Николаевна, добрый день, Горов, – послышалось в трубке, звучал самый дивный голос на свете, великолепная симфония, – зайдите в приемную, пожалуйста. У меня есть предложение к вам.
– Настя, беги в приемную, тебя Горов ищет, – сказал обалдевший Ниткин.
Алексей растерянно смотрел на трубку, как на нечто священное и незыблемое. Он держал ее обеими руками, будто боялся уронить чье-то высокое достоинство. А коллеги остолбенели. Такого они еще не слышали. Чтобы Сам Горов искал простого менеджера! И звонил сразу с двух сторон, по двум телефонам, уму непостижимо.
Чаю мне точно не достанется. Весь выпьют. И халявное варенье слопают. Не видать мне черной смородины. А там витамины. Да пусть едят. Мне не жалко. Меня ведь Сам Горов ищет. Ждет. И что-то хочет предложить. Разыгравшееся воображение вмиг сбросило несколько коротких серий. Марк Горов предлагает руку и сердце – белая фата, флердоранж, румяная кукла на капоте. Горов предлагает новую должность – офис на седьмом этаже, два секретаря, пять телефонных аппаратов, длинный стол для переговоров, послушные и вышколенные подчиненные. Горов предлагает казенный автомобиль – ровная разноцветная линия на стоянке, «Лексус», «Вольво» и масса других вариантов, а то мой совсем истрепался по питерским пробкам. Из всех предложенных вариантов мне по сердцу пришелся самый вожделенный – рука и сердце Горова. Но они без всякого предложения мне и принадлежат. Так судьба распорядилась. И все-таки… Хотелось определенности. Я легко взбежала на седьмой этаж. Три ступени враз. Сердце гулко ухало. В ушах стучало. В висках временно поселился здоровенный дятел. Я никого не видела, зрение и слух работали в другом режиме. Они не воспринимали реальную действительность. Или совсем иначе воспринимали. Секретари проплыли смазанным пятном, огромным, слившимся, но пигментным и серым, как у моей офисной девушки. Я вскочила в кабинет. Огромный зал. Два стола. Два монитора. Телевизор. Экран во всю стену. Аквариум. Огромный. Золотые рыбки. Рыбищи. Почти акулы. Больше ничего. Пустой зал. И двое мужчин. Горов и Черников. Оба смотрят на меня, будто я только что сбежала из местного дурдома.
– Отдышитесь, Анастасия Николаевна, присядьте, – сказал Марк Горов.
А Черников промолчал. Денис Михайлович нервно кусал губы, наверное, они потрескались от осенней непогоды.
– Анастасия Николаевна, мы подумали с Денисом Михайловичем и решили предложить вам новое направление. Как вы относитесь к проведению выставок? Мне кажется, вы справитесь.
И Горов говорил-говорил-говорил. А я ничего не слышала. Я лишь смотрела на его губы. Они не растрескались, не обветрились. Нормальные мужские губы. Но ни у кого прежде я таких не видела. Самые лучшие губы на свете. У Марка Горова все самое лучшее.
– А деньги вы получите в бухгалтерии, – в сказочную музыку неожиданно вклинился тонкий фальцет. Со свистом.
Я обернулась к Черникову. Что-что я должна получить, какие такие деньги? Но мужчины уже говорили о чем-то другом, что явно означало: высокая аудиенция окончена. Черников нагло подталкивал меня к выходу. Он осторожно ставил ногу и передвигался на пять сантиметров, медленно, ползок за ползком, так он выдавил меня из кабинета, будто пасту из тюбика. И я была вынуждена оставить переговорное поле, так и не поняв толком, чем я стану заниматься и какие деньги мне выделили в бухгалтерии. Вернусь в офис, попью чаю, согреюсь и все разберу по полочкам. Меня так колотило, словно мой организм сотрясала какая-то неведомая лихорадка. Но мне не позволили дойти до офиса. Опять залился соловьем сотовый.
– Анастасия Николаевна, зайдите в бухгалтерию, – сказал женский голос.
Голос мгновенно пропал, мне показалось, приснилось, почудилось. Я оглянулась. Может быть, все происходящее лишь грезится? Еще месяцем раньше я пропадала от слабости духа. Мне казалось, что я не смогу выжить в этом мире, у меня слишком тонкая кожа, точнее сказать, полное отсутствие кожи. Я воспринимаю реальность не так, как другие люди. И вдруг все переменилось. Мне доверили сложный участок деятельности, выделили финансы и даже вызвали к руководству на деловые переговоры. В бухгалтерии меня с нетерпением ждали.
– Здесь тридцать тысяч долларов, – сказала миловидная женщина, лет тридцати с лишним. Эти «с лишним» можно было растянуть, как резину, на целых десять или пятнадцать лет, как вперед, так и назад. Обожаю женщин неопределенного возраста, вот бы мне так же, когда-нибудь, когда доживу до тридцати с лишним.
– А на что они мне? – растерялась я.
– Как это на что? На оплату аренды выставочного зала, – удивилась женщина.
Она высоко подняла брови, что могло означать лишь одно: как можно доверять разным придурковатым девицам проведение даже одной малозначительной выставки, а ведь это такое важное дело.
– Будете пересчитывать? – сказала женщина.
Кажется, она так и останется жить дальше с поднятыми вверх бровями, видимо, настолько я поразила воображение бухгалтерши. Если оно у нее есть, это самое воображение. Мое собственное я считала личным и заклятым врагом, вечно оно рисует мне разные непотребные рисунки и подсовывает их в самые неподходящие периоды моей жизни. Больно ранит мое сердце. Колет, жжет, мучает. Я прижала конверт к груди – толстый, большой, запечатанный. На самом краешке приклеена узенькая полоска бумаги. На ней моя фамилия. Розанова А.Н. Приятно на глаз и на ощупь. Ой. А где же хранить деньги? Я стремглав сбежала по лестнице. Ворвалась в офис. Пусто. Осиротевший чайник горбился на столе. Пустые чашки, банка с вареньем отъедена наполовину. Я огляделась. Положила великие ценности на стол. И задумалась. Первые мгновения восторга закончились. Начались суровые минуты раздумий. А что дальше? Даже посоветоваться не с кем. Как это не с кем? У меня же есть в «Максихаусе» родной человек. Степан Федорович. Настоящий полковник. И я помчалась вниз, в кадровую комнату. С конвертом в руках, с телефоном в зубах.
– Степан Федорович, родной мой, а где можно хранить деньги, здрасьте, – выдохнула я, и с грохотом плюхнулась на стул, тот самый, первый, от которого никак не могла отлепиться когда-то.
– Храните деньги в сберегательной кассе, – пошутил кадровик.
Ознакомительная версия.
