— Смотри не пристрастись, — добродушно сказал Джейк. — Кстати, кто эта новая подружка Кейт?
— Никто! — сердито отрезала жена. Выхватив из пачки сигарету, она сунула ее в par и щелкнула зажигалкой. Движения Эвелин были нервными и порывистыми. — Ничем не примечательная девчонка. Мать ее, как я слышала, работает швеей.
— Швеей?
— Ну да, я что, неясно выразилась?
Эвелин снова подошла к окну. Некоторое время она молча смотрела вниз. Потом, не выдержав, высунулась и громко крикнула:
— Кейт! Следи за мячом! Не считай ворон! — С силой захлопнув окно, она снова отправилась в ванную и во второй раз за этот день вымыла голову.
А внизу, на корте, игра у Кэти совсем разладилась. Допустив несколько ошибок подряд, она бросила ракетку на гравий и спокойно произнесла:
— Все. Больше никогда не буду играть в теннис.
— Пойдем поплаваем, — быстро проговорила Джина. — Я совсем запарилась.
— Хорошо, — согласилась Кейт.
Джина подняла ракетку подруги.
— Оставь ее там, где она лежит, — сердито приказала Кейт. — Я же сказала, что с теннисом покончено.
— То есть она тебе больше не понадобится?
— Вот именно.
Джина пожала плечами.
— Такая хорошая ракетка, — беспечным тоном протянула она.
— Она твоя, дарю.
— Нет, спасибо, — отказалась Джина, хотя всем сердцем желала заполучить великолепную ракетку. Однако ничто на свете не могло заставить ее признаться в этом. Ничего, подумала Джина, настанет день, когда она тоже позволит себе выбросить в кусты дорогую ракетку. Нет… она не выбросит… Нет!
Целых три дня Джина не видела сестру Кейт, только несколько раз мелькнули в окне ее льняные волосы. Однажды из своей спальни Джина увидела Джейка, мужа Эвелин, стоящего у кромки бассейна. Высокий, смуглый, мускулистый молодой человек с упрямым подбородком и густой шевелюрой с первого взгляда напомнил ей Джона Кеннеди. Это было неудивительно, так как голова Джины была целиком заполнена мыслями о красавце сенаторе.
Долго не раздумывая, она крикнула:
— Привет!
Джейк вскинул голову, тоже поздоровался и быстро нырнул.
Почувствовав, что он не больно жаждет с ней разговаривать, Джина отправилась на поиски Кейт.
— Когда же наконец ты познакомишь меня с сестрой и ее мужем? Я же толком их и не видела. Пора, тебе не кажется? — спросила она прямо в лоб.
— Сегодня вечером. Мы устраиваем небольшой пикничок, будем печь мясо на решетке.
Нарядившись в джинсы и белую блузку, Джина спустилась к столу, накрытому у бассейна, где ее уже ждали.
Подруга предупредила, что ожидается обыкновенный пикник. Но то, что увидела Джина этим теплым летним вечером, надолго запечатлелось в ее памяти.
От пряного запаха запеченного мяса приятно щекотало в носу; кусты азалий и гибискусов были мягко освещены. Рядом у жаровни суетился повар.
Прежде чем Джина успела представиться сидящим за столом, ей вручили бокал шампанского. И Кейт, и ее родственники были одеты в белоснежные брюки. Зачем же тогда Кейт сказала, чтобы она надела джинсы? Могла бы предупредить, мимоходом подумала Джина.
— Добро пожаловать в Северн-Вудз, — ровным голосом произнесла сестра Кейт. — Меня зовут Эвелин, а это мой муж Джейк. Кейт давно следовало познакомить нас.
Джина изобразила на лице уверенную улыбку.
— Добрый вечер, Эвелин, добрый вечер, Джейк.
— Кейт сказала, что вы не катаетесь верхом.
— Я дала слово маме…
— Вот-вот, Кейт так и говорит, — вежливо отозвалась Эвелин. — Завтра я собираюсь выехать на Кловере, чтобы потренироваться в прыжках через барьер. Если хотите, можете посмотреть.
— О, с удовольствием! Я видела Кловера. Великолепное животное! — воскликнула Джина. — У него такой сверкающий мех на фоне…
— Шкура, — немедленно поправила Кейт.
— Что?
— У лошадей и собак шкура, а не мех, Джина. Это же не пушные зверьки.
— Хорошо. Черная шкура Кловера так блестела на фоне белого забора…
— Никогда не говори «забор», — снова прервала ее Кейт. — Ты видела его у барьера.
— Благодарю за преподанный урок, Кэти. — Лицо Джины вспыхнуло от негодования и неловкости ситуации.
— Эй, девочки, прекратите, шампанское нагревается с катастрофической быстротой! — разрядил обстановку Джейк, и все принялись за ужин.
Эвелин и Джейк предпочитали держаться уединенно, поэтому следующие десять дней девушки были предоставлены самим себе.
Они с удовольствием болтали, плавали, гуляли. Благодаря Мириам Штерн Джина хорошо знала историю местного края и всегда радостно соглашалась сопровождать Кейт в поездках в город.
За день до ее возвращения в Монкс-Бей они отправились в музей изобразительных искусств Вильямстауна, и там Джина познакомилась с Руфусом Картрайтом. Встреча была совсем недолгой, но девушка успела влюбиться. Навсегда.
Сначала Сесилия приписала внезапные вспышки раздражительности Джины и частые ссылки на головную боль тому, что ей пришлось вернуться из великолепия и роскоши, в которых она провела каникулы, в их маленький домик. Но вскоре у Джины поднялась температура, на лице и теле выступила легкая сыпь, и мать отвезла ее к врачу.
Когда тот поставил диагноз — краснуха, — Сесилия, как ни странно, обрадовалась.
— Каждая девушка, прежде чем выйти замуж, должна переболеть краснухой, — объяснила она Джине. — Когда ты была совсем крошкой, мы с Мириам даже хотели специально тебя заразить, но ничего не получилось.
— О мама! — поморщилась Джина. — Я ведь собиралась вернуться к работе на избирательном участке!
— Дорогая, это скоро пройдет. Побудешь несколько дней в постели — и все.
Назавтра Сесилии нужно было на целый день отправиться к миссис Кортни, о чем они договорились неделю назад. Констанс специально купила швейную машинку, чтобы Сесилия прямо на месте смогла подогнать по ее фигуре выписанные из Парижа наряды. Как же теперь быть? — размышляла она. У дочери краснуха, а ее не будет рядом.
— Но сегодня уже третий день болезни, мама, — нетерпеливо сказала Джина. — Доктор Бушнелл говорит, что краснуха проходит через четыре-пять дней.
— Пусть так, но мне очень не хочется оставлять тебя одну, любимая.
— О, мама, пожалуйста, не говори глупости! Я буду развлекаться у телевизора. Там сейчас интересный сериал.
Но когда Сесилия уехала, Джина, как ни старалась, не могла сконцентрироваться на бесконечных душевных переживаниях главных героев этой «мыльной оперы». Она вообще не могла думать ни о чем другом, кроме дней, проведенных в Северн-Вудз. Больше всего ее поражало то, что в имении ей и пальцем не позволяли шевельнуть. На стол подавали, посуду мыли, спальню пылесосили, ежедневно меняли простыни, стирали и гладили не только одежду, но и нижнее белье. Каждое утро она все находила чистым, так что ни о чем не надо было заботиться.
