Синяков даже под глазами не было. Откуда тётя взялась? Нет! Этот у них семейное. Вводить меня в панику получается одинаково.
— Да перестань ты. — строго потребовал Пётр, отняв у меня сумку с косметикой. — Маша называй тётю Лену просто Леной. — обратился он уже к дочери и мне сразу полегчало.
— Да! И на ты, пожалуйста, а то я себя старушкой чувствую. — добавила, радостно кивая девочке, и попыталась у Петеньки сумку отнять.
— Отдай! Мне бальзам для губ нужен! — рявкнула на него, и он вернул сумку под заливистый Машин смех.
Боже! Какая прелесть! Я тоже хочу такую хохотушку!
Спустя десять минут Петиных вздохов от моих долгих сборов и Машиного смеха над отцом, мы вышли из моей квартиры.
— Ты куда? — притормозил меня Петенька уже на выходе из подъезда, я шла в сторону своей машины.
— К машине. — растеряно махнула рукой на своё парковочное место, где папа вчера поставил мою крошку.
— На моей поедем. — с лёгкой улыбкой ответил Петенька и заставил повернуть голову левей.
Посмотрела туда, где Маша, уже пыхтя открыла заднюю дверь чёрного и блестящего на солнце внедорожника.
Это что?
Это его машина?
И этот человек считал последние копейки, чтобы купить мне редьку?
Я посеменила за Петром, вспоминая вчерашний разговор с папой. Да-да он там что-то про наследство говорил, но я не придавала этому значения. Меня вчера волновали другие вопросы касаемо не денег, а ребёнка и жены. Бывшей, но всё же жены, которая живёт теперь над моей головой…
— Это твоя машина? — уточнила, на автомобиле его жены хоть и бывшей ехать не хотелось.
— Моя, я же сказал. Садись. — галантностью Петенька не отличился, указал на переднюю дверь сам пошёл на водительское место.
Маша уже устроилась на заднем, и я села вперёд. Сказать, что было непривычно, это ничего не сказать. Я же с Петенькой ни разу не выходила никуда кроме подъезда.
— Сначала в загс. — объявил Петенька, глянув на часы.
— А потом в парк на карусели? — радостно уточнила Маша и судя по тому, что вопросов касаемо загса у неё нет и за завтраком не было, она уже в курсе наших отношений.
Любопытно было узнать, как Пётр всё рассказывал и какова была реакция, но в принципе девочка мила со мной и не против, даже ревности детской не выказывает. И откуда я знаю про эту ревность?
— Совершенно точно Марья Петровна. — с ехидной улыбкой ответил Петенька и его дочь завопила на весь салон.
— Ну папа! — ей явно не понравился вариант имени, а я в уме записывала.
Марьей не называть!
— Я Мария! Просто Мария! На крайний случай Маша или Машуля! — после этой гневной детской тирады она надулась, скрестив руки на груди, хмурясь как папа, а я поправила свою запись в уме.
Марьей Петровной не называть!
— Давайте скорей в загс уже поезжайте Пётр Михайлович! Сахарной ваты охота… — протянула облизнувшись.
Разрядить обстановку так решила, заодно и выясню, как оно. Можно ли Маше сладости в виде сахарной ваты. И всё-таки чужой хоть и Петин ребёнок — это жутчайшее напряжение от ответственности. В голове пчёлками так и роились мысли, что я накосячу и меня её мать сожрёт просто.
Ну, я бы на её месте так и сделала.
— Тогда поторопимся. — Пётр резко выехал с парковки, не высказав никаких против за вату, да и Маша повеселела после её упоминания.
— Мчим! — с радостной улыбкой добавил Петенька, набирая скорость.
И мы помчали.
В загсе было весело.
Очень.
Злая тётка нехотя запустила нас в свой кабинет, особенно со скепсисом посмотрела на Машу. Словно это не человек разумный, а обезьянка с гранатой.
— Присаживайтесь. — предложила нам сесть, но стула у стола стояло всего лишь два. — Девочка у двери постой. — обратилась она к Маше, но я села на край и позвала девочку к себе.
Мы вполне спокойно уместились на одном стуле, что вызвало у тётки следующую волну недовольства. Не то чтобы я боялась, что она нас отбреет, укажет на какую-то ошибку и этот бюрократический танк раздавит нашу ячейку общества в зачатке, но всё же принять меры поспешила.
— Какой у вас маникюр! Можно? — протянула к её руке свою, и тётка опешив от неожиданности осторожно подала руку, позволила посмотреть на её острые ноготки. — Очень красивый.
— Да обычный. — с кокетством ответила работница загса, возвращаясь к бумагам.
— Телефончиком мастера не поделитесь? А то ну что это? — показала ей свой двухнедельный маникюр, скорчив невольную мину, — А у вас всё так аккуратненько. — миленько ей улыбнулась и дело пошло легче.
Весело, но пошло.
— Дам! А то куда вы с таким маникюром и на свадьбу? Ужас, конечно, вот люди пошли?! Работают как попало, тяп-ляп и готово! — пыхтела тётка, пока я мысленно просила прощения у своей подруги Юльки.
Та родилась с пилкой в одной руке и с топом в другой. Могла сделать идеальный маникюр даже будучи в невменяемом состоянии.
— И не говорите. — кивнула соглашаясь, а Петенька подсунул ей паспорта и какую-то бумажку.
— Так, паспорта есть, госпошлину оплатили, ребёнок общий? — тётка уставилась Цербером на Машу.
— Нет. Ребёнок мой, единолично. — встрепенулся Петенька, тут же добавив; — Но она беременна. — указал на меня пальцем, жаль ноги его далеко были, отдавила бы!
— Справка есть? — работница загса посмотрела на меня с ещё большим пониманием, но губы поджала, как и прежде с недовольством.
— Нет. Но я занесу, если нужно. — промямлила, хотя это же был мой шанс оттянуть всю эту скороспелую свадебку, в надежде получить романтичное предложение руки и сердца, а солдафонское мы женимся и точка!
Шумно вздохнув тётка открыла наши паспорта, сначала Петин, потом мой.
— А! Так, вы от Дмитрия Кирилловича! — упомянула моего дядю, прочитав фамилию в моём паспорте, — Что же вы молчали? Сейчас мы вам дату подберём. Только на торжественную регистрацию буквально две осталось. Стратегический запас, так сказать. Вот, на август, пятого числа или на двадцать второе июля. — назвала даты, глядя в компьютер.
— На июль. — не спрашивая меня отрезал Петенька.
Мне оставалось только кивнуть согласно и молча заполнить заявление.
— Ждём вас двадцать второго июля. — с улыбкой напомнила уже подобревшая тётка, провожая нашу дружную компанию из кабинета, сунув мне на бумажке телефон мастера ногтевого сервиса.
Ох! Юлька прости!
Ой! Петенька держись у меня!
После двух часов перемещений от одного аттракциона к другому Маша унеслась на детскую площадку сразу найдя себе друзей, а мы с Петенькой, как истинные старперы уселись на лавочку с одной бутылкой холодной воды на двоих. Если бы ни жара я бы прикорнула на плече у Петра, а так просто сидела довольная рядом, наблюдая за Машей.
Знала девочку меньше одного дня и уже прониклась к ней симпатией.
— Через два года уже и наш с тобой там носиться будет. — мечтательно сказал Петенька, передав мне открытую бутылку с водой.
— Почему наш? — спросила с удивлением, держа бутылку на весу и не делая попыток попить.
Я уже намечтала себе дочку, копию Машки, которая, в свою очередь, была копией Петеньки.
— А чей? — пухнорыленький тут же выпрямился и был готов встать с лавки.
Брови его сошлись из двух в одну, серые прекрасные глаза сверкали молниями.
— Что чей? — удивилась и продолжила свою мысль, — Так говоришь наш, словно это сто процентов мальчик, может это девочка! — приложила ладонь к животу, мечтательно представив всё ту же девчушку.
Малышку, жгучую брюнетку, но со светлыми серыми глазами как у Петра.
— Наша девочка? — хмурясь уточнил Пётр, портя мне тем самым настроение.
Я почти ему ответила нецензурно, но замерла, не успев издать и звука. К нам подбежала трясущаяся и заикающаяся от слёз Маша и мне стало сразу плохо. Испугалась, подскочило давление, затошнило в момент от мысли, что я не углядела за ребёнком и её мать меня убьёт.
— Ч-что случилось? — я вскочила с лавки и начала судорожно искать в сумке телефон.
