для нового клуба?
Я застываю, поднимаю глаза, лишь черты могу рассмотреть в полумраке. Сюда лишь немного света попадает. Игнат улыбается. Руками талию обворачивает, поцеловать пытается. А я рукой его губы закрываю. Не понимаю ничего… Знать хочу.
– Игнат, объясни, пожалуйста. Что значит новое помещение?
– То и значит. Здесь мы сыграем свадьбу, а потом устроим фейерверк, прямо в здании. Прощальный.
– Но оно же сгорит… Здание… Клуб… – широко глаза распахиваю. Ушам своим не верю. Он ведь так этот клуб любил… Так боготворил… – Сгорит дотла…
– И это будет лучшая месть ублюдку Захару за то, что он с тобой сделал, – его лицо приобретает хищные черты, а я глаза закрываю. Я так надеялась, что он не узнает о моем позоре. Так надеялась, что буду для него чистой.
– Откуда…
– В гостях у него побывал. Если бы ты сразу рассказала…
– Да как бы я смогла! Лучше боль от тебя, чем еще раз переживать это унижение, вспоминая…
– Он поплатится, Оль. Я тебе обещаю… И все те, кто видел… Каждый, – прижимает он меня к себе и жадно целует, находя рукой язычок молнии на юбке, потянув ее вниз.
– Ты видел? Он показывал? То, что снимал тогда? – меня трясет, но страха все меньше, а огонь вожделения все больше.
– Да уж, мы мило поболтали…
– Дрались опять? – вздыхаю и нажимаю на ребра, чувствую влажное пятно… Кровь? Он дергается, и я понимаю, что у него там синяки, возможно, раны! – Дай посмотрю…
Он не дает, поднимает, на стол садит, между ног вклинивается.
– Сначала посмотрю я…
– Игнат, у тебя раны, их нужно обработать.
– Пока не трахну тебя, ничего обрабатывать не дам.
– Игнат, – уже ругаюсь, отталкиваю. – Тогда в больницу…
– Нет, Оль. Ничего там серьезного. Ты мое лечение, понимаешь?
– Наверное… – теряюсь в ощущениях, стоит ему только чуть надавить, блузку на груди распахнуть и между грудей головой потереться.
– Так лечи… Лечи, Дикарка…
До сих пор бомбит. Не по-детски. Адреналин все еще в виски бьет. В голове все еще картинка того, как моя Оля голой перед ними танцевала, как ревела и раздевалась под дулом пистолета. Как на репите, снова и снова ее юное, совершенное тело, на которое смотрел не только я. Я чуть не убил его. Дурь выбивал, глаза хотел вырвать, дрался словно за жизнь. Свою. Ее. Реально думал сдохну, если не пришибу таракана. Если бы не эти двое, подошедшие из темноты, хрен бы он отделался. Прибил бы паскуду. Меня конкретно так ломает. Хочется куда-то излишек энергии деть. Гнал сюда, как ошалелый, к Оле своей, в ее тело, принадлежащее только мне. А та сцена останется глубоко в прошлом. И все, кто ее видел, лягут в могилу, особенно организатор. Еще никогда я ненавидел так сильно. Предательство Алины, потом Оли ничто по сравнению с тем, какие чувства вызывает во мне усмешка урода, посмевшего визуально тронуть мое. Мою Олю. Меня колбасит, снова и снова его слова гадкие и смех, когда на экране видео вспыхнуло. Едва ли я в сознании, кажется, качает.
– Игнат, Игнат, – голос родной. Любимый, такой нежный и приятный, словно глоток воздуха свежего в душный день. – Мне больно, больно, любимый.
Я открываю глаза и вижу, как плечи ее сжимаю, в глаза, распахнутые от страха, смотрю.
– Помнишь? Будь со мной.
– Я с тобой, Дикарка, с тобой, – накрываю распухшие от поцелуев губы, кусаю нижнюю, она чуть полнее. Слышу стон, когда по рукам мягко провожу, словно извиняясь. Стыдно, пиздец. Наверняка синяки оставил. Дошел до манжетов и начал рукава пиджака ее сдергивать. Разминать места, где больно сделал. Она всхлипывает, а я рубашку ее из брюк выдираю. Отрываюсь от поцелуя, чтобы стянуть ее через голову, осмотреть руки. Даже в полумраке утра видны пятна красные.
– Это ничего…
– Я дебил. Просто вспомнил, как ты…
– Нет, – она берет мое лицо прохладными ладонями и к себе тянет.
– Я так рада, что ты был первым, Игнат. Я в тот момент боялась, что они меня изнасилуют. Что возьмут то, что принадлежало только тебе.
– Я тоже тебя изнасиловал, Оль. Ты бы сказала, ты бы хоть намекнула.
– Игнат, если уж говорить про изнасилование… – она закусывает губу, чуть улыбаясь. – Лучше уж ты, чем кто-то из них.
– Оля, – грубый секс не для ее, не после того, что она пережила, но так хочется показать ей, что даже грубый секс может приносить удовольствие…
– И, если надо, я сотни раз переживу боль с тобой, чем унижение с ними.
– Тебе больше не будет больно, обещаю, больше не будет, – я отхожу, стаскиваю ее со стола. Она чуть лоб хмурит, ахает, когда ее животом на стол опускаю.
– Игнат, – спрашивает почти писком, а я наклоняюсь, волосы растрепанные на одну сторону убираю, сладкую кожу прикусываю. – Тебе это нужно?
– Ты доверяешь мне?
– Конечно, просто… Боюсь. Но если тебе нужно сделать мне больно…
– Если тебе будет больно, ты просто скажешь об этом… Договорились.
– Мм, – стонет она, когда кончиками пальцев позвонки считаю. Мягко веду вниз, касаюсь ягодиц, складочек, что ниже… – Дого… Договорились.
Еще пара движений и лёгкий шлепок по промежности, она вскрикивает, но молчит, выгибается сильнее, пальцами за столешницу цепляется.
В голове снова видео, но мысль одна. Что вот такой, распластанной, готовой, Олю не увидит никто кроме меня. Закрываю глаза, сдерживая внутреннего зверя, который жаждет ворваться в мокрую от соков расщелину и просто натянуть Олю на себя, наплевав на ее комфорт.
Пальцами трогаю складки, второй рукой поглаживаю ногу от колена до ягодицы, губами черчу карту ее эрогенных зон. И снова шлепок, но чуть сильнее.
– Игнат… – вдыхает она, оттопыривая зад сильнее. Черт, детка, да.
– Ноги шире расставь, Оль… – новый приказ, и она подчиняется. Я пальцами кружу по краям половых губ, ощущая, как ее дрожь передается мне, вынуждает задыхаться. От тесноты в груди. От запаха ее соков. Чистый наркотик. Им хочется дышать. Если уж умереть от удушья, то только от такого. Сексуального. Порочного. Грязного.
У нее смазки столько, что хватило бы и на анал, но я скольжу мимо тугого отверстия, раскатывая по пальцам терпкую влагу. Размазываю по бедрам, мягкой бледной попке.
Резкий шлепок и она мычит, опуская лоб на стол. И снова. Она дергается, но молчит.
– Если больно, только скажи, – шепчу ей в поясницу, чувствуя, как член буквально рвется из штанов. Отпускаю зверя. – Оля…
– Нет, нет… Это просто слишком.
– Слишком? Говори, хочу слышать, что ты чувствуешь.
– Слишком хорошо, – выдыхает она, поворачивает голову
