я в растерянных чувствах. В особняке ночевать не хотелось. Там всё теперь напоминало о Снежинке и о том, как я позволил матери выставить её на улицу. Поэтому поехал туда, где провёл детство и вырос, прежде чем меня сослали за город, на отшиб в фамильный особняк. За недостойное для сына Грозовских поведение.
Было далеко за полночь, поэтому для меня стало сюрпризом, увидеть, что Элеонора ещё не спит. Меня она не заметила, поэтому продолжила смотреть в пустоту и медленно потягивать дорогое вино из пузатого бокала, сидя в плетеной беседке у открытого бассейна.
Сколько себя помню, она никогда не позволяла себе лишних эмоций на людях. И даже при близких. Всегда сдержана, прямолинейна и практически безэмоциональна.
А сейчас мама… плачет?
Я бы и не разглядел солёную влагу в тусклом свете беседки, но ноги невольно принесли меня ближе.
Хрустнула опавшая листва, которую ещё не успел убрать дворник. Элеонора резко обернулась. Но увидев меня, только ещё больше разрыдалась.
— Мам, что случилось? С папой поругались? — недоумённо. Слегка испуганно. Папа никогда на моей памяти не обижал свою жену. Даже голоса не повышал.
Осторожно войдя в беседку, присел рядом. Неловко приобнял рыдающую женщину за плечи.
Все эти нежности и забота тяжело мне давались…
— Ты не должен был здесь быть. Почему решил вернуться именно сегодня? — вместо ответа надрывно прошептала мама.
— Я могу уехать, если тебя это расстраивает. — я никак не мог уловить нить разговора, а главное, настроение Элеоноры. Не мог подобрать слова. А ещё не совсем понимал, что происходит и что успело произойти за пару часов, что мы не виделись.
Хотя… И за десять минут могло произойти что угодно. Уж сегодня я в этом убедился.
— Нет, сынок, всё в порядке. Наоборот, останься. Просто… Ты не должен был видеть мою минутную слабость. — горько улыбнулась женщина.
Элеонора, которая выпила явно не первый и даже не третий бокал вина, осторожно положила голову мне на плечо. Не придумав ничего лучше, я протянул руку и погладил маму по голове.
Так же, как она однажды сделала, утешив меня, когда я был совсем маленьким и потерял любимую игрушку, оставшуюся от родителей, и чудом уцелевшую в аварии.
Мы просидели так около получаса. В ночной тишине и редких всхлипах женщины, которая точно плакала не без причины. Такая, как Элеонора, не стала бы просто так сидеть и распускать сопли. Чтобы довести маму до слёз, это нужно было очень постараться. Причём, на протяжении долгого времени, пока чаша не переполнится.
— Почему так рано вернулся? — раздался хрипловатый голос посреди ночной тишины, вырывая меня из мысленного смятения. — Я думала, ты поехал к своей бедной гордячке.
Ну, вот, кажись, мама потихоньку начинает приходить в себя. Язвит — показатель того, что взяла себя в руки. По крайней мере, успокоилась, уж точно.
— Эта бедная гордячка меня выгнала и сказала, что не хочет иметь ничего общего. К слову, заслуженно. — решил тоже побыть немножечко откровенным.
Элеонора на это лишь хмыкнула.
— Они все такие, словно Бог создавал их из другого теста. Поэтому так притягательны, да? В этом их очарование? — с неким отчаянием спросила мама. И мне показалось, что она спрашивала не у меня, а у того, кого рядом с нами нет, и уже не будет. Поэтому промолчал. — Я до сих пор не могу понять, чем они лучше нас, девушек, воспитанных в высшем обществе. Манерных. Примерных.
Элеонора резко отстранилась от меня и от злой досады стукнула кулаком по столу.
Мне же оставалось лишь офигевать от происходящего. Так и хотелось спросить: где та уравновешенная женщина, которая воспитывала нас с Киром всё это время?! И что её так сломало…
А потом развернулась ко мне и сквозь слёзы, стоявшие в глазах, прошептала:
— Как же ты похож на него. — она коснулась рукой моей щеки. — Порой невыносимо смотреть. А глаза её… — и резко убрала руку, зябко кутаясь в мех, накинутый на плечи. — Ненавижу… Ненавижу! Это упрямство и гордячество в твоих глазах, такое же, как и у неё! Которое почти исчезло, как только ты начал учиться с такими же, как и те, к обществу которых ты должен принадлежать. И тут снова…
Она встала, слегка пошатываясь, будто растеряла все силы от произнесенных слов. А до меня только начало доходить, что Элеонора говорила о моих родителях.
— Расскажи. — вскочил с места, устремляясь за ней. Казалось, привкус отчаяния передался и мне. Я никогда не пытался узнать о родителях, но сейчас, в эту минуту, в эту секунду, мне это показалось безумно важным. Узнать хоть что-то. — Прошу. Мам.
От последнего обращения она остановилась. Обернулась. И с какой-то грустной тоской в глазах посмотрела на меня так, что все вопросы, которые я хотел задать, застряли в горле.
— Когда-нибудь. Но не сегодня. Пожалуйста.
И ушла в ночь. В темноту давно спящего дома.
А я так и остался потерянно стоять и смотреть вслед матери, которая знала моих родителей и всё это время молчала, неся свой личный груз воспоминаний.
Юлия Снежина
Я очень волновалась. Сжимала в руках серебристый клатч и периодически ковыряла ногтём блестки, нервничая. А дорога всё никак не кончалась. Как и молчание между мной и Андреем, который уверенно вёл машину.
Настоящая пропасть, о которой я когда-то просто слышала — не о чем поговорить.
Невольно вспоминались все поездки с Ромой в его машине. Он никогда не молчал и не игнорировал моё присутствие. Несмотря на бесконечные перепалки, с ним никогда не было так скучно и… странно. Я чувствовала себя странно, неуютно и неловко, сидя в машине почти незнакомого парня.
Я даже планировала отказаться в последний момент и пойти одной, но стоило только представить косые взгляды и усмешки университетских, как эта мысль мигом выветривалась из головы. Но, к слову, былой запал, и вся моя решимость проучить и отвязаться от Грозовского улетучивались так же быстро, как и сокращалось расстояние до клуба, где должно было проходить мероприятие.
Поэтому я смотрела в окно и периодически вздыхала, явно действуя на нервы пареньку, судя по тому, что с каждым разом он все крепче сжимал руль.
Когда мы приехали, испытала дикое облегчение, что больше не буду чувствовать на себе это гнетущее молчание. Мне галантно открыли дверь и одарили улыбку с замашкой на обаятельную. Но вышло не очень. Паренька будто в последний момент перекосило, и он уже тысячу раз передумал, что пригласил именно меня.
Но отказаться
