— Нет.
Когда что-то творить, если нигде не бывал кроме дома, работы и у Златы? И не было желания видеть кого-то еще, развлекаться и прожигать жизнь в пустую. Он поставил себе цель и все силы тратил только на ее достижение. Даже казалось, что справлялся, но сегодняшний армагеддон обрушил все иллюзии.
— Может, кто-то что-то сказал? — продолжал допытываться Измайлов.
— Да не знаю я! Все закрыли тему!
— Ни хрена не закрыли. Надо разбираться и решать проблему.
Краев тяжело сглотнут. Горький ком в горле ширился, мешая нормально дышать.
— Кажется…я не уверен, что хочу.
Эти слова упали тяжелым камнем, придавливая своей необратимостью.
— Не понял?
— Я устал.
— И?
— И все. Просто устал.
— А чего ты хотел? Наломать дров, а потом налегке вернуться обратно? Пройти по пути, выстланному лепестками роз, посыпать макушку пеплом и смиренно приползти к ее ногам? Мих, идиота не включай. Взрослый вроде мужик, должен понимать, что за поступки всегда отвечать надо.
— Я отвечаю, — он равнодушно пожал плечами, — только, кажется, на хрен это никому не сдалось.
Женя удивленно вскинул брови:
— Не понял.
— Ты повторяешь это уже в сотый раз.
— Так потому что реально ни черта не понимаю! Из твоего депрессивного мычания я уловил только, что вы поругались, ты получил от Златы на орехи и решил включить обиженку.
— Ничего я не включил! — Миша раздраженно дернул плечами.
— Еще как включил. Сидишь тут, сопли жуешь, себя жалеешь. Что тебя такого бедного несчастного отходили тапкой по наглой морде.
— Да не в этом дело!
— А в чем, твою мать?
— В том, что Злате не нужно все это. И чтобы я не сделал, как бы не старался, итог будет один. И…возможно, — голос срывался, — смысла во всех моих потугах попросту нет. Я только мучаю ее. Маячу перед глазами, мешая забыть и начать новую жизнь. Без меня.
Измайлов открыл рот, чтобы возразить, но слов не нашлось.
— У вас общий сын…
— И что? Иногда общего ребенка мало, чтобы его родители были в месте, — сказал он, чувствуя, как с каждым словом воздуха остается все меньше и меньше, — иногда просто не судьба.
— Какая на фиг судьба? Причем тут это вообще? У вас все хорошо было, пока кто-то оленя тупорылого не включил, и не пошел херню творить.
— Я ж не спорю, — угрюмо кивнул Краев, — виноват.
— Теперь давай смиренного мученика включи.
— Я тебе сейчас вмажу.
— Себе вмажь. Может, тогда в голове все станет на свои места. Вместо того, чтобы решать проблему, скис, опустил руки и городишь какую-то чушь.
Миша угрюмо покачал головой.
— Я просто подумал, а что, если я зря все это делаю? Вдруг уже пора отпустить? Принять то, что сломанного не восстановить и двигаться дальше. Нам обоим.
— Зашибись, Мих. Просто зашибись, — Женя показал два больших пальца, — я просто в шоке.
— Мои соболезнования.
— Так, — Измайлов сполз с высокого стула, — я пойду, пожалуй, пока не наговорил лишнего.
— Иди, — Краев не глядя поднес кружку ко рту, и только когда на язык упала скупая капля, вспомнил о том, что все выпил, — проклятье.
— Могу я угостить тебя кофе? — откуда-то из-за спины раздался знакомый голос.
***
Не испытывая ни намека на эмоции, Миша обернулся и увидел Марину. В синем вязаном платье с распущенными волосами она была прелесть как хороша. Ресницы длинные выразительные, на щеках румянец, слегка обветренные яркие губы, и все тот же неподдельный интерес в глазах.
— Лучше я, — сказал он.
— Мих! — рявкнул Женька, еще не успевший отойти далеко.
Краев поднял на него пустой взгляд, ожидая продолжения. Но в место этого Измайлов раздраженно махнул рукой, мол делай, что хочешь, задолбал, и в сердцах отпихнув с дороги ни в чем не повинный стул, ушел.
Спустя миг на соседний барный стул заскочила Маринка. От волнения закусывая губы, она смотрела на Мишу, как преданная кошка, а Краев просто скользил взглядом по светлым волосам, сверкающей волной спадающим на плечи, по гладкой коже и аккуратному носу, присыпанному едва заметными веснушками.
Приятная, милая, симпатичная. Готовая попробовать, принять несмотря ни на что. Влюбленная.
Так чего тупить? На хрена убиваться по упущенному? Рвать волосы на груди, пытаясь доказать что хочешь все исправить, завоевать обратно любовь и доверие? Какой в этом смысл, если никому кроме него это не нужно?
Может, действительно пора признать, что просрал все, что мог. Смириться с потерей и отпустить? Начать строить что-то новое. Может, и не с Мариной, а с кем-то другим. Жизнь-то не заканчивается, хочешь-не хочешь, а надо продолжать, карабкаться дальше, развиваться, бороться за свое счастье. Пусть не за то, которого так отчаянно хочется, а за другое. Попроще. Без надрыва и спазмов между ребрами.
Жил же как-то до Златы? Жил. И счастлив был, и не тух над кружкой с кофейной жижи, как конченый неудачник.
Да, сломал. Не смог, не вытянул, дал слабину, как конченый придурок. Что ж теперь ставить крест и всю оставшуюся жизнь посыпать голову пеплом? За это никто памятник не поставит и почетную грамоту «инвалида любовных дел» не выдаст.
Так зачем все это?
Именно на тот вопрос он так отчаянно пытался сегодня найти ответ. Искал его на дне кофейной чашки, в позднем мартовском снегопаде, разгулявшемся за окном, и в сияющих глазах, сидящей напротив девушки.
— Капучино? — едва заметно улыбнулся. Губы словно одеревенели и не хотели растягиваться шире, но Марину похоже все устраивало, потому что она буквально расцвела.
— Раф с корицей, а ты?
— Я люблю черный, крепкий, несладкий, — Краев жестом подозвал бармена. — здесь или пересядем?
Он указал взглядом на столик в укромном уголке. Марина смущенно зарозовела, бросила быстрый взгляд в другой конец зала, где маячил злющий Измайлов и кивнула:
— Давай перейдем. Там будет удобнее.
Они перебрались на мягкие низкие диваны, сели напротив друг друга и спустя пару минут принесли их заказ.
Пока блондинка рассеянно водила палочкой по густой пенке, присыпанной корицей, Краев залпом опрокинул в себя содержимое кружки.
Пятая. Да здравствует тахикардия. Плевать. Может, получится сдохнуть быстрее.
О чем говорить с этой Мариной он абсолютно не представлял. Пытался вспомнить, как раньше с девчонками флиртовал: анекдоты какие-то травил, строил из себя хер знает кого, но они почему-то всегда велись. Даже если ничего не делал и просто многозначительно улыбался, все равно велись. Так же и с ней. Сидела напротив, смущенно белела, краснела, сто раз поправила прядь волос, выбивающуюся из-за уха.
Молчание затягивалось, неприятным крюком царапая по нервам. Наконец, Марина не выдержала:
— Как дела? Давно не виделись.
— Прекрасно.
— Как сын? — она напряженно улыбнулась, старательно делая вид, что интересуется искренне и от чистого сердца.
— Замечательный.
— А девушка? Вы все еще вместе? — под его пристальным взглядом она окончательно смутилась, — Прости за бестактность. Я просто никогда не видела вас вместе, вот и решила спросить. Может…у меня все-таки есть шанс.
Сказала и сникла:
— Извини, порой я бываю навязчива. Просто…просто не могу перестать думать о тебе. Прихожу сюда почти каждый день в надежде увидеть. Я ночами нормально спать не могу. Ты мне снишься, и все сны из разряда «восемнадцать плюс». Боже, — простонала она, утыкаясь лицом в свои ладони, — как жалко я звучу.
Краев смотрел на нее и все ждал, когда же что-то проклюнется, хотя бы какой-то отблеск эмоций, хоть крошечный интерес. Но вместо этого он действительно почувствовал жалось, а следом — унылое опустошение.
Да кого он хочет обмануть? Какая на фиг Марина? Что-то важное у него обломилось, после истории со Златой, какая-то деталь, отвечающая за чувства.
Может, и правда, его предел — это Тимофеева. С которой можно в койке кувыркаться, провести пару веселых дней, а потом отряхнуться и пойти дальше? Может, и надо было продолжать в тот же духе, а не ввязываться в серьезные отношения с Русиной? Менять девок, пачками хватать молодые тела, чтобы нажраться ими до отвала, потом хорошенько проспаться и на следующий день заново во все тяжкие. Не обременяя себя душевными привязанностями, трахаться до потери пульса, чтобы после оставалась только блаженная пустота и никаких проблем.
