не перебиваю, она одно и то же по третьему кругу высказывает, как только появляется пауза в ее монологе, успеваю вставить:
— Алис, тут связи не было, вышку взорвали…
— Взорвали? — испуганно вскрикивает она. Взорвали – слово-табу, как я проговорилась!
— Алис, ну что ты сразу паникуешь, это далеко от нас было.
Знала бы она, как близко от меня тут бомбы летают…
— Насколько далеко, Аля?
— Ну, я же не замеряла. Далеко, Алис, — как же сложно врать, когда хочется спать.
— Аля, я хочу, чтобы ты вернулась скорее домой. Мне все это не нравится!
Будто это так просто – разорвать контракт.
— У нас тут все спокойно, Алис… — только бы не бомбануло сейчас где-нибудь поблизости…
— Это война, Аля, женщинам там делать нечего!
Знаю одного командира, который думает так же. Вот он сейчас бы Алисе руку пожал.
— Кто-то же должен лечить наших бойцов? Алис, ты лучше расскажи, как себя чувствует Лика? — перескакиваю на безопасную тему. — Могу я услышать ее голосок?
— Аля, она на процедурах. Ты лучше вечером звони. Она тоже хотела тебя услышать, сильно скучает по тебе.
— Наблюдается положительная динамика, Алис? — всегда тревожно спрашивать.
— Лике лучше. Врачи говорят, что она сможет ходить. Массажи не любит делать, кричит и плачет от боли, а я реву в коридоре, губы в кровь кусаю, но знаю, что она сейчас на меня обижается, а потом спасибо скажет, — теперь и я губы кусаю, чтобы не всхлипнуть в трубку. — Ты своим коллегам от меня еще раз передай огромную благодарность. Такая помощь…
— Алис, я уже несколько раз всех поблагодарила, — на самом деле мне этого даже сделать нормально не дали гордые и упертые мужики. Вот самый главный из них только что вошел в землянку и смотрит на меня с укором. — Алис, я с ночного дежурства только вернулась, — скорее хочу закончить разговор. — Спать ужасно хочу, веки слипаются. Я еще наберу. Поцелуй от меня Лику, — сбрасываю вызов, когда Алиса прощается.
— Я кого-то послал спать? — проходит и садится рядом.
— Я с тетей разговаривала, — выключаю телефон и кидаю на стол. Надо не забыть поставить на зарядку.
— Как твоя племяшка? — интересуется Яр.
— Сестренка, — поправляю. — Меня тетка воспитала, а Лика ее родная дочь, — помню, что Батя просил не упоминать и не благодарить, но слова сами срываются с языка. — Спасибо тебе за все.
— Не надо, Аль. Я этого не люблю…
— Как не надо?
— Аль, ей они нужнее. И не будем об этом говорить. Сколько еще надо, чтобы девочка на ноги встала? — расстилает мой спальник.
— Я не знаю, — пожимаю плечами. — Алиса ничего не говорила. Деньги пока есть, — с ним легко и просто, я раньше старалась не говорить о Лике, потому что люди чувствовали себя неловко от этой темы, будто я у них что-то прошу. С Яром этого ощущения нет.
— Ты мне сразу говори, если понадобятся. Порешаем. А сейчас ложись спать. Мне не нужно, чтобы ты заболела, — строгим тоном, кивая на лежак.
— Боишься, что отряд останется без медика? Так есть же Женя и Андрей.
— Я о тебе забочусь, а первую помощь может оказать любой спецназовец, нас этому в академии учили, — Багиров ложится рядом и притягивает меня к себе. Я привыкла, что он всегда спит рядом и часто ночами обнимает, во сне кладет руку на талию, но сейчас мы только вдвоем. И там, на озере, мы тоже были одни. Мои мурашки здоровы и полны сил, ползут по позвоночнику, Багиров накрывает мои губы своими, вдавливает в свое тело. В любой момент могут завалиться ребята, а мы как подростки, дорвавшиеся до поцелуев. До Багирова я не замечала, насколько они возбуждающие…
Алеста
На передовой мы были второй месяц. Как скоро нас сменят, было неизвестно. Некоторые и по полгода сидели в окопах. У спецназа обычно были куда более серьезные задачи, но, видимо, один обиженный генерал с шишкой на голове решил Багирова и его ребят наказать бесцельным пребыванием на этих позициях. Четыре недели назад группа Ярослава совершила ночную диверсию, проникнув на позиции боевиков, заминировали там все, что было можно, а потом тихо, без единого выстрела ушли. Уже на безопасном расстоянии подорвали всю технику и склады с оружием.
В штаб докладывал Батя о подвиге своих бойцов, среди которых упомянул и Багирова. Сухо похвалили на словах, но к наградам никого не представили. Это было настолько возмутительно, что недели две все ребята только матом и отзывались о тех, кто сидит в чистых кабинетах.
После той диверсии было совершено несколько атак по нашим позициям, которые удалось отбить, но и у нас были потери – больше десятка раненых. Некоторых мы отправили в госпиталь, те, кто с легкими ранениями, лечились на месте. Среди них был Леха.
Спустившись в медблок делать перевязки, первым делом подошла к другу.
— Снимай штаны, боец, — не показывая жалости. У Лешки правая ягодица вся перештопана. Поймал крупный осколок.
— Отстань, Аль. Мне Андрей уже швы снял.
— Тогда я пошла дальше работать...
Когда мы Лешку зашили, он так серьезно и расстроенно спросил, что там с его задницей, будто собирался в конкурсе красивых мужских поп участвовать.
— С ней все прекрасно. Теперь у тебя на правой ягодице будет шрамирование, очень модная нынче тенденция, почти как тату.
— Надеюсь, Андрей, шрам в виде какого-нибудь крутого рисунка? — это был риторический вопрос, но нужно было мне на него ответить?
— Ага, в виде увядшего пениса, — внимательно рассматривая под разными углами, озвучила то, что видела.
— Что?! — Леха чуть с операционного стола не спрыгнул, чуть не погубил нашу работу. Еле его удержали мужики. Андрей Егорович на меня посмотрел строго, было понятно, что не всю правду нужно озвучивать.
— Леш, ну что ты расстроился, это всего лишь шрам на попе, главное, чтобы спереди ничего не увяло, — пыталась его успокоить на следующий день во время перевязки.
