– Милана вцепилась в его плечи. – Ты сошел с ума! Немедленно встань!
Вместо этого Марат прижал ее к себе. Сильно, крепко, до хруста. Милана замерла и почему-то закрыла глаза. Она чувствовала крепость и силу рук, которые ее обнимали. Слышала неровное хриплое дыхание. Кажется, даже слышала, как стучит его сердце – где-то очень рядом с ее сердцем. И еще почему-то чувствовала, какой мягкий ковер под коленями.
Из этих деталей с шорохом, едва слышным, но отчетливым, собирался за ее закрытыми веками новый мир. Новая реальность, которая пошатнулась, когда Марат встал на колени. И она, эта новая реальность, окончательно сформировалась его коротким хриплым: «Прости».
Милана не могла ничего сказать. Какое там говорить. Она не понимала, как ей жить в этой новой реальности. Кто она сама такая вообще – в этой новой реальности.
А Марат разжал руки – и вот его большие, горячие, чуть шершавые ладони обхватили ее лицо. Большой палец погладил скулу.
– Я знаю, простить меня трудно. Может быть, невозможно. Сам я себя простить точно не смогу. Ни разу я не ударил женщину. Ни разу я больше не ударю женщину. Но ты… – его пальцы по-прежнему медленно двигались, гладя ее лицо. – Ты тот человек, который… который… – Марат замолчал, а потом выдохнул шумно – и прижал ее голову к своему плечу. – Тогда, десять лет назад, судьба сделала мне шикарный подарок – встречу с тобой. Но я оказался не готов его принять. А сейчас… сейчас… что хочешь, то и делай со мной. Но я тебя не отпущу. Ударь. Ори. Что хочешь, то и делай. Не отпущу. Никому не отдам. Моя.
Они так и стояли, утопая коленями в мягком ковре и обнимая друг друга. Да-да, друг друга. Руки Марата крепко обхватывали ее плечи и спину, а ее руки, оказывается, как-то незаметно оказались на его пояснице. Милане казалось, что так вот, в этом нелепом положении, на коленях, она может стоять бесконечно. Потому что его руки обнимают ее. А ее голова на его плече. А ведь когда-то она думала, что на его плече для нее нет места. Что никогда он не будет ей говорить своим низким голосом с мягкими рокочущими интонациями что-то… что подобное.
Десять лет назад она бы умерла от счастья, услышав такие слова. В двадцать восемь лет умирать не хочется даже от счастья. Тем более, если твой мир только что опрокинулся и пересобрался заново.
– Марат, – она подняла руку и осторожно, словно пробуя что-то новое, незнакомое, провела ладонью вверх по его спине, добралась до могучей шеи и замерла. – Давай встанем, а? Мы достаточно простояли на коленях.
Они встали. Точнее, встал Марат. Легко подхватив Милану на руки. А потом медленно и аккуратно опустил.
– Не бойся, – его пальцы снова скользнули нежно по ее лицу, потом зарылись в волосы. – Ничего такого. Я не трону тебя. Не обижу.
Милана понимала сейчас только одно – что ей срочно надо выпить. Но когда она обернулась к барной стойке, Марат уже перехватил своей длинной рукой ее бокал, угадав ее намерение – и протянул Милане. А потом пополнил второй бокал.
– За нас.
Милане ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Она сделала медленный глоток вина. Осознать глобально то, что только что произошло, у нее никак не получалось. У нее было полное ощущение, что Марат, который столько лет был предметом ее фантазий и желаний, и жил преимущественно именно там – в этих фантазиях, сейчас вдруг каким-то образом из этих фантазий выбрался и стал реальным. Реальным Маратом из ее фантазий, который… Который ее снова привлек к себе, спиной к своей груди, аккуратно обнял – и вдруг положил свою большую горячую ладонь ей на живот.
Его слегка колючая щека прижалась к ее щеке. Теплое дыхание шевельнуло волосы у виска.
– Бедная моя девочка…
Милана почувствовала, как у нее неконтролируемо задрожал подбородок. Не смей, слышишь, не смей! Не смей быть таким… таким…таким… Каким я уже потеряла надежду тебя увидеть.
Бокал с остатками красного упал на серый ковер, а Милана развернулась к Марату, вцепилась в его шею – и разрыдалась. Она рыдала так, как никогда не плакала в своей жизни. Взахлеб, с подвываниями, до икоты, до перебоев в дыхании. А он стоял рядом, как скала – такой же надежный, твердый, большой, гладил ее – по голове, по спине. И что-то шептал. Милана сейчас ненавидела себя за то, что не может прекратить рыдать и не может расслышать то, что он ей шептал. Но от его голоса – низкого, хриплого и, одновременно мягкого и бархатного, она никак не могла успокоиться. Она когда-то мечтала, что он будет таким голосом с ней говорить. Но никак не могла и предположить, что, когда это произойдет, она будет рыдать, как истеричка, и не расслышит ни слова.
Дело кончилось тем, что Марат снова подхватил ее на руки. И отнес в спальню, а там положил на кровать. Ей было страшно отпустить его плечи – и он лег рядом. Снова привлек ее к своей груди спиной, поцеловал в шею.
– Попробуй уснуть. Тебе надо поспать.
– А ты? Ты потом уйдешь? – голос после слез пресекался.
Его рука сильнее сжалась вокруг ее талии, прижимая к себе.
– Я же сказал – никуда не уйду от тебя. Мне без тебя теперь невозможно.
Голова была пустая и абсолютно гулкая, как огромный собор. Ничего в ней не было. И вообще ничего не было, кроме его теплой руки на ее животе, его губ, медленно касающихся ее шеи. И в этой новой, нарождающейся, обрастающей плотью реальности Милана вдруг и в самом деле заснула.
Мне теперь из этого дома есть только два пути: или я её веду в ЗАГС, либо она меня ведёт к прокурору.
Марат проснулся и резко сел на кровати.
Это была не его спальня. Хотя похожая чем-то. Просторная, с большой кроватью и минималистичным дизайном. По этой комнате даже сразу не скажешь, кому она принадлежит – мужчине или женщине. Разве что большое зеркало и туалетный столик выдавали, что спальня – женская. Эта спальня принадлежит Милане.
Марат спустил ноги с кровати, встал, оглядел себя. Когда он в последний раз спал одетым? Он не мог вспомнить. Наверное, это было очень давно. А вчера он так и
