она оглянулась через плечо — не на меня, а на Дрейка — и сняла с лица солнцезащитные очки, я заметил сходство. Карие глаза. Светлые волосы. Красивый нос и милый подбородок.
Её мать.
Моя свободная рука сжалась в кулак.
— Вам здесь не рады, — голос Мемфис звучал твёрдо и ясно.
Чертовски верно, они были незваными гостями.
— Не рады? — мужчина, которого я принял за её отца, насмехался. — Хватит привлекать внимания, Мемфис. Мы уезжаем. Сегодня же.
— Счастливого пути, — её голос был таким же спокойным, как и её взгляд.
Я прошёл мимо её родителей, заняв позицию позади Мемфис. Это было нелегко, но я держал рот на замке, пока её отец с усмешкой разглядывал меня с ног до головы. Когда мать уставилась на Дрейка так, словно собиралась выхватить его, я отвернул его.
— Я звонила, — сказала мать, её глаза всё ещё были устремлены на ребёнка.
— И я не отвечала, — Мемфис сместилась, оказавшись перед Дрейком.
Вот кто звонил. Месяцами. Настойчивая, не так ли?
— Садись в машину, — рявкнул её отец.
— Нет, — Мемфис скривила губы. — У тебя нет права голоса в моей жизни. Уходи.
— Ты называешь это жизнью? — он скривил губы и посмотрел на лофт. — Ты живёшь над гаражом. Ты убираешь номера. Ты живёшь на минимальную зарплату.
— Это… подожди, — её позвоночник, и без того жесткий, превратился в стальной стержень. — Откуда ты знаешь, где я живу и где я работаю?
— Ты действительно думаешь, что я позволил бы тебе просто так уйти?
Мемфис усмехнулась.
— Ты следил за мной.
Её мать опустила подбородок. Её отец поднял свой.
Несколько месяцев назад, сразу после её переезда сюда, я видел ту вспышку фар на дороге однажды ночью. Я подумал, что это кто-то потерялся. Но, возможно, это был тот, кого они послали следить за Мемфис.
— Как долго ты следил за мной? — спросила Мемфис.
Её отец даже не моргнул в ответ на её вопрос. Было ясно, что он не счел её достойной объяснений.
— Мы уезжаем. Садись в машину.
Настала очередь Мемфис моргать.
— Ты подписала договор о не конкуренции, — заявил ее отец.
— К чему ты клонишь? — она скрестила руки на груди.
— Ты работаешь в отеле.
— Так вот о чём ты беспокоишься, папа? Что я поделюсь секретами компании? Я горничная. А Куинси, штат Монтана, не совсем подходит для строительства отеля «Уорд».
— Я могу подать на тебя в суд.
Этот ублюдок действительно угрожал засудить собственную дочь?
— Засуди меня, — Мемфис пожала плечами. — Не конкуренция не имеет юридической силы в Монтане. Да, я проверяла. Я также не нарушила условия соглашения о неразглашении, поделившись конфиденциальной информацией отеля «Уорд». Но засуди меня. Если ты хочешь разорвать наши и без того хрупкие отношений, засуди. В крайне маловероятном случае, если судья примет решение против меня, тогда ты получишь двадцать долларов от моего имени. Я буду драить ванные и заправлять кровати, пока не заработаю еще двадцать. Но угрожать мне, приказывать мне, не сработало в Нью-Йорке. И уж точно не сработает здесь.
Это была моя девочка. Это был пожар. Мне потребовалась каждый грамм самообладания, чтобы промолчать, но ей не нужно было, чтобы я вступался за нее. Я бы вступился, если бы пришлось, но в её глаза закралась решимость. Как будто она получила шанс сказать то, что копилось в её голове месяцами.
— У тебя есть тридцать секунд, чтобы погрузить ребёнка и сесть в машину.
— Или что?
— Или ты узнаешь от наших адвокатов.
Мемфис покачала головой.
— Почему вы на самом деле здесь? Зачем вы звонили? Что вам от меня нужно?
Её отец распрямился.
— Ты моя дочь. Есть вещи, которые нужно обсудить. Наедине, — глаза мужчины переместились на меня. Возможно, он сразу понял, что я не из тех, кого можно запугать, но его взгляд не задержался на мне надолго.
— Мне нечего с вами обсуждать. — Мемфис скрестила руки на груди.
Он потянулся к ней, обхватив её за локоть.
И вот тогда я разозлился по-настоящему.
Я схватил этого ублюдка за запястье и отшвырнул его.
— Вы нарушаете границы. Убирайтесь на хрен с моей территории.
— Ты не имеешь права голоса, — он высвободил руку, потянувшись к Мемфис.
— Ещё раз тронешь её, и никто не найдёт твоё тело.
Мать ахнула. Отец побледнел, едва заметно, но этого было достаточно.
Не говоря ни слова, я схватил Мемфис за руку и пронесся мимо них, идя так быстро, что ей приходилось переходить на бег трусцой каждые несколько шагов, чтобы не отстать.
Таймер духовки пищал, когда мы вошли внутрь. Я передал Дрейка, пинком закрыл дверь и направился к духовке, вынимая киш. Края корочки не подгорели, но были слишком темными.
Я оперся руками о раковину, глядя в окно, как ее родители забираются в машину и исчезают.
— Мемфис…
Когда я повернулся, она стояла у ближайшего к двери окна, её глаза были прикованы к дороге. По её лицу текли слезы, и она так крепко держала Дрейка, что он начал извиваться.
— Мемфис, — я подошёл к окнам и потянулся к Дрейку. Но она не отпустила его. — Отдай мне ребенка, милая.
Она покачала головой.
— Я держу его.
— Я просто положу его, чтобы мы могли поговорить.
Ей потребовалось мгновение, но в конце концов она отпустила его, чтобы я мог расстелить одеяло и уложить его играть. Затем я вернулся к окну и обнял её.
— Почему они не забудут меня? — прошептала она. Боли в её голосе было достаточно, чтобы я возненавидел их, а ведь я даже не знал их имён.
— Потому что тебя трудно забыть.
— Я ненавижу то, что плачу, — её голос надломился.
— Почему?
— Потому что после всего, что они со мной сделали, мне должно быть всё равно. Но мне не всё равно, — у неё вырвался всхлип. — На мгновение, когда я увидела, как они подъехали, я подумала… может быть, они приехали извиниться. Может быть, они пришли обнять меня и сказать, что скучали по мне. И я была так рада их видеть, потому что, хорошо это или плохо, но они мои родители. Но им всё равно. Почему они не заботятся обо мне?
Она начала крениться вперед, и, если бы я не держал ее, она бы рухнула на пол. Поэтому я повернул её в своих объятиях и крепко держал, позволяя ей плакать в мою футболку. Когда она наконец успокоилась, она выпрямилась, и выражение её лица было душераздирающим.
Она выглядела ещё более избитой, чем в день приезда.
— Они даже не спросили о Дрейке, — её подбородок дрожал. —
