потягивая и сжимая.
Он шипит и стонет.
— Я… я… кончаю, Нико… блять… я кончаю…
Его толчки становятся звериными, он с остервенением вбивается в мой рот. Я царапаю своими тупыми ногтями по его соску и сжимаю ствол около его кончика.
Это приводит его к кульминации.
Брэн издает протяжный хрип, который эхом отдается по моей коже, а его сперма вырывается на мой язык и в горло. Соленый вкус задерживается у меня во рту и образует непонятное месиво на губах.
Я продолжаю сосать и глотаю каждую каплю, даже когда его член истощается, и он еще несколько раз двигает бедрами, доводя себя до оргазма.
Через некоторое время он дважды моргает, широко раскрыв глаза, и неохотно убирает руки.
— Я… черт. Прости, что устроил беспорядок.
Какой джентльмен, мой прекрасный принц. Только он мог извиниться за такое горячее, как ад, шоу.
Я выпускаю изо рта его член с хлюпающим звуком и не могу удержаться, чтобы не подразнить скрытое отверстие языком, прежде чем встать и схватить его за челюсть.
— Мне не нужны твои извинения. Я определенно сделаю из тебя еще больший беспорядок.
Мои губы прижимаются к его, и он без малейшего колебания позволяет мне целовать его, поглаживая мой язык своим, пробуя себя с моего рта.
Его руки обхватывают мою спину, ладонь поднимается к голове, и он гладит мои волосы, медленно, чувственно, словно компенсируя то, как он дергал их всего несколько минут назад.
Брэн не такой, но он страстно целуется. Он проникает глубоко и яростно. Иногда еще и медленно, как сейчас, покусывая и поглаживая, прикасаясь и исследуя, словно хочет не спеша познакомиться с каждым уголочком моего тела и рта.
Когда я отстраняюсь, он издает протестующий звук, который я уверен, он вообще не осознает.
Подавив улыбку, я хватаю его за руку и тащу к кровати.
— Твоя очередь задыхаться от моего члена, малыш.
Брэндон
Туман удовольствия клубится у меня в голове, голодный и опасный, когда желтые пятна застилают зрение.
Николай стягивает боксеры и отбрасывает их в сторону, пока на нем не остается только цепочка с кулоном в виде пули.
Я пытаюсь отвести взгляд, но с ужасающей ясностью понимаю, что игнорировать мужчину передо мной практически невозможно.
Всю прошлую неделю мне приходилось останавливать себя, чтобы не изучать его экстравагантные татуировки, потому что это означало бы, что я пялюсь.
А я не мог быть пойман за этим занятием.
Однако сейчас мне, похоже, все равно. Может быть, потому что я только что позволил ему сделать мне лучший минет в моей жизни.
А я даже не люблю минет.
Я могу отрицать это сколько угодно, но правда в том, что Николай Соколов… симпатичный.
Извините. Чертовски сексуальный — вот то выражение, которое я искал.
Он весь в мускулах, пропорционально расположенных на его высоком и широком теле. Его татуировки представляют собой смесь художественных кровоточащих роз, черепов и замысловатых узоров. Моя любимая — татуировка в виде змеи, обвивающей череп, которая покрывает его плечо и бицепс.
Мой взгляд падает на утонченную татуировку в виде знака бесконечности, который вьется вдоль его бедра. Это тоже одна из любимых.
Я пытаюсь рассмотреть остальные его татуировки, но это невозможно, когда его член стоит от сильной эрекции, почти касаясь пресса.
Я часто видел своих товарищей по команде обнаженными, но никогда не чувствовал себя так напряженно рядом с ними. Да и вообще с кем бы то ни было.
И опять же, Николай далеко не среднестатистический. Все его присутствие без труда внушает страх, но я и близко не напуган.
Все гораздо, гораздо хуже.
Я сгораю от желания прикоснуться к этим мышцам.
Ноздри раздуваются при мысли о том, что на нем останется мой запах. Не чей-то другой.
А мой.
Он голый, но это я — единственный, кого раздевает его пристальный взгляд, которым он скользит по моим расстегнутым брюкам и обмякшему члену, подрагивающему под его вниманием.
Он высовывает язык и проводит им по нижней губе, мой взгляд устремляется туда, и меня снова охватывает воспоминание о моем члене в его рту.
Я не могу не воспроизвести в памяти то, как он прикасался ко мне, но больше то, как он смотрел на меня. То, как он опустился передо мной на колени и обращался грубо, но в то же время чувственно.
Это была самая сильная разрядка в моей жизни. С ней может соперничать только тот случай в переулке.
Предполагается, что секс должен быть бессмысленным, в лучшем случае мягким, а в худшем — мучительным. Но с Николаем это, несомненно, самый интенсивный, умопомрачительный опыт. С Николаем мое освобождение выходит за пределы физического и распространяется на неизвестную, пугающую вселенную.
И меня охватывает инстинкт выживания — убежать.
Открыть дверь и броситься в ночь, а затем сделать то, что у меня получается лучше всего.
Притворяться. Избегать. Отрицать.
Однако мои ноги остаются на месте, и я снова смотрю в его глаза. Но поскольку я настолько не контролирую себя, мое внимание падает на его губы, покрытые синяками, и я дрожу, вспоминая, как он целовал меня.
И как я целовал его.
Как поглощал его, словно пытаясь соединить свою душу с его или что-то столь же нелепое.
— Я знаю, что выгляжу сексуально, но ты должен перестать смотреть издалека и тащить свою сексуальную задницу сюда, малыш, — он садится на край кровати и ухмыляется в своей немного злой манере. — Разденься для меня. Дай мне на тебя взглянуть.
Мои пальцы сами собой обхватывают край воротника футболки, и я стягиваю ее через голову, а затем бросаю на стул. За ней следуют ботинки и брюки, а затем я спускаю трусы до пола.
В результате бега и тренировок у меня неплохое тело, но я не стараюсь выставлять его напоказ. Определенно не до такой степени, как эксгибиционизм, который так любит Лэн.
На самом деле я предпочитаю всегда быть одетым. Но сейчас я испытываю чувство триумфа, когда Николай изучает каждый сантиметр моей кожи, его жадные глаза осматривают меня с ног до головы, как будто он никогда раньше не видел обнаженного мужчину.
— Ты чертовски красив, — изумляется он и протягивает руку в мою сторону.
Я подхожу к нему, но не беру ее. Это как-то странно. Все это странно. Начиная с момента, когда я понял, что испытываю чувства к нему, а не к Кларе, и заканчивая тем,
