говорит она приглушённо.
Обычно каждую обиду можно было легко развеять, просто обняв. Держал Каринку, пока не затихала и не обнимала в ответ. Сейчас бессмысленно.
— Я тебя очень люблю, — начинаю, поглаживая по спине. — И я виноват. Перед тобой, перед мамой. Но тебя очень-очень люблю.
— Тогда почему ты так сделал?! — Каринка резко садится, смахивает одеяло и злобно смотрит.
Потому что в штанах стало тесно. Потому что мозгами не думал. Потому что конченый мудак.
— Я бы очень хотел, чтобы это не случалось, но машину времени пока не изобрели. Я не врал, когда говорил, что хочу помириться с мамой.
— Я тоже тебя не прощу.
Её рот снова кривится, новые слёзы градом катятся из глаз. Всхлипывая, выталкивает:
— Это правда? Про брата?
— Правда.
Психологи все, как один, советуют — говори правду. Измена для ребёнка — предательство, но хуже скрывать правду, которую он потом узнает. Хочется зажмуриться, сжаться до атома.
— Уйди! Уходи-уходи-уходи!
Она бьёт ладошками по груди, а в меня словно булыжники летят.
— Ненавижу тебя!
Ноги не гнутся. Выхожу, мало что соображая. Прохожу в гостиную, сажусь на диван, смотрю на свои руки. Придушил бы себя. Прямо сейчас придушил. Сука, как же себя ненавижу! Агата тенью проскальзывает к Каринке, слышу успокаивающий голос. Надо собираться на работу, а у меня перед глазами всё расплывается. Тру их, пальцы мокрые.
Переодеваюсь на автомате, проверяю документы, забираю фуражку, тихо выхожу. Так же машинально завожу машину. В ушах крики Каринки, перед глазами — Агата. Вжать педаль в пол, въехать в первый попавшийся столб. Так легко со всем покончить, плакать никто не будет. Нога опускается сильнее, иду на обгон, сердце бьётся в горле. Визжат тормоза на светофоре, отрезвляет. Совсем рассудка лишился. Дебил, блядь. Утыкаюсь лбом в руль, мычу.
Соберись, тряпка. Соберись, выдохни. Прими последствия. Вернусь — буду доверие дочери завоёвывать. И с Костиком тоже поговорить надо. Сейчас? Или через год-другой? Сейчас, Марат.
— Ты не прошёл тест, — говорит Андрей, наш врач, и пристально смотрит на протокол медосмотра. — Что случилось?
— Ничего, — улыбаюсь, а у самого ладони мокрыми становятся.
— А если честно? Марик, не пущу, сам знаешь.
Блядь. Стискиваю виски, пальцами, провожу ладонью по лицу.
— По ходу, с женой развожусь.
— Понятно. — Андрей кивает и ставит красную печать на протоколе. — Зайди к кадровикам. Отвод от полётов на неделю по медицинским показаниям. Решай свои дела, приводи нервы в порядок.
Забираю бумаги с ощущением свободного падения. У дверей догоняет любопытное:
— Кто виноват-то?
Поворачиваюсь, криво улыбаюсь:
— А сам как думаешь?
Марат
Не могу сейчас домой. Не могу, и всё тут. Сижу в машине и не знаю, куда дальше, зачем. Можно в нашу гостиницу, но Андрей наверняка разнесёт, потянутся сочувствующие, через это прошедшие и желающие помочь. У Карена сегодня рейс. Мой. А я за бортом. Думаю, где у нас поблизости могут быть гостиницы, открываю карту. Хочется забиться в нору и сдохнуть там. Привести мозги в порядок? Хуй там, они у меня пропеллером взбиты в кашу.
Бронирую номер, по пути заезжаю в магазин, набираю разной хуйни, бросаю, не глядя, в корзину. Туда же пару бутылок вискаря, колу. Нажраться от души, забыться, уйти от проблем. Обычно их встречал глаза в глаза, но сейчас не могу сам на себя смотреть.
Номер с двуспальной кроватью, приличный. Мы в таких с Агатой останавливались, когда встречаться начали, а уединиться негде было. Половину стипендии на них сливал и не жалел. Когда всё пошло не так? Или с самого начала начал неправильно, когда поставил на первое место не чувства к Агате, а расчёт?.. Когда увидел тестя и подумал: хочу так же. Чтобы жена дома ждала, в рот заглядывала. Наши с Агатой отношения с самого начала были не про «на равных».
Она совсем другая, не тот образ, что себе нарисовал и оживил. Сейчас просто глаз не отвести, при одном только взгляде аритмия начинается. Столько скрытой силы в жестах, взгляде, интонации…
Сажусь на пол, прислоняюсь к кровати и достаю бутылку. Не верится, что потерял. Так просто. Только сейчас начинает доходить, отдача бьёт в голову. Срываю пробку, присасываюсь к горлышку. Выдыхаю, проглотив, на глазах выступают слёзы.
Каринка. Простит ли когда-нибудь? Хочется верить, что простит. Не сразу, но простит обязательно. Всё, что необходимо, для этого сделаю. И Костик. Как ему вообще это объяснить, он же такой маленький! Бля-я… Придётся с Лялькой обсудить. Видеть эту суку не хочу, как отрезало. Вещи у неё забрать надо. Или хуй с ними, пусть выбрасывает?
Новый глоток согревает горло. Достаю из пакета банку с колой, запиваю. Кусок в горло не лезет, все эти нарезки мясные хуй пойми зачем набрал.
За бортом. Ненужный, значит. Как так-то? Почему? Всё так хорошо было, когда по пизде пошло?.. Половина бутылки выпита, голова наливается чугуном. Упираюсь затылком в кровать, вытягиваю ногу. Надо было переодеться, форма помялась. Во что переодеваться? Я без вещей совсем, лететь же собирался. С трудом поднимаюсь, раздеваюсь, иду в душ. Под тёплой водой голова гудит сильнее, приходится упереться в стену руками. Смотрю вниз, хмыкаю:
— Из-за тебя, дружок, все проблемы, да?
Член молчит, а мне ответ и не нужен. Самому себе объяснить не могу, нахуя на Ляльку полез. Точнее, нахуя как раз знаю: сочная, так и захотелось откусить. Надо было на этом и остановиться. Чем привлекла? Явно не доступностью, за этим добром всегда можно к стюардессам сходить. На хую божественно вертелась? Тоже нет. Бывало и лучше. Почему её выбрал заменой Агате? Агату вообще можно кем-нибудь заменить?
Горько. Хочется кожу содрать. Выбираюсь из душа, надеваю халат, смотрю в зеркало. Мудак ты, Маратик. Со всех сторон, куда ни посмотри, конченный мудак.
Накрываю на стол, включаю телевизор — тишина давит на уши. Таким одиноким как сейчас никогда себя не чувствовал. Одиночество окружает, как в вакуум погрузили. Ещё недавно всё было: жена, любовница, двое детей. Сейчас лопнуло. Ни ху-я. Есть ли смысл сражаться, удерживать Агату? А как я без неё? Без обеих своих девочек? Вспоминаю наш последний отпуск, когда зимой отмечали Новый год на Красной Поляне. Сука, я даже тогда умудрился к Ляльке смотаться. Ебались как кролики, потому что всегда два часа свободных было. Секс тот почти не помню, а вот блестящие Каринкины глаза,
