и серёжку в ухе, как у пидора.
— Я тебя, кажется, нахуй уже послал. Повторить? — шатает сильно, но ноги пока держат.
— Марат! — восклицает Агата.
— Защищаешь его? Ебёт хоть хорошо? Нравится?
От удара отступаю на пару шагов. Патлатый встряхивает кулак и говорит:
— И правда больно.
— Марат! — Агата хватает за локоть, смотрит на скулу. — Саш, ну, зачем?..
Саша, значит.
Сбрасываю её пальцы, она тянется, взмахиваю рукой и ухожу. Нахуй отсюда. Сделал всё что мог и даже больше. Бинго. На взлётно-посадочной полосе гаснут огни.
Агата
Фигура Марата словно растворяется, а может, это от того, что перед глазами всё плывёт. Вытираю глаза. Слёзы жалости не горькие — солёные. Почти девять лет брака, Марат был ближе, чем семья, и не могу его не жалеть, просто не могу. Рядом приглушённо шипит Алекс, трясёт рукой.
— Это на самом деле больно. Чёрт, кажется, сустав выбил.
— Дай посмотрю.
Осторожно беру кисть. Опухла. Укоризненно вздыхаю и поднимаю на него глаза. Не люблю рукоприкладство и то, что некоторые решают проблемы кулаками. Алекс вроде не из таких, и гордость робко поднимает голову — ради меня поступился принципами. Но поощрять это не собираюсь.
— Ладно, понял, — выдыхает он, опуская голову. — Не надо было его трогать. Больше не буду.
— Больше и не потребуется, — говорю и в друг понимаю: так и есть. Это была точка. Последняя, жирная. Его слова о том, что не даст развод эта точка перекрыла. Мы уже встали на пороге финала семьи, у которой больше не будет «долго и счастливо».
— Давай я отвезу домой, — говорит Алекс, но морщится, пытаясь открыть дверь.
— Давай лучше я отвезу в травмпункт, — отвечаю, глотая панику от вождения. Веду аккуратно, а мысли вращаются вокруг Марата. Никогда не видела его таким пьяным и таким потерянным. Пресловутый инстинкт наседки, желание решать проблемы всех и вся, поддерживать и оберегать накрывает волной паники. Бросить всё, искать его… Куда ушёл в таком состоянии? Вдруг что-то случится?!
— Агат, — зовёт Алекс. Повернул голову, щекой вжимается в подголовник и пристально смотрит. В душу, как у него теперь часто получается. — Он — большой мальчик. Справится.
Большой мальчик. Конечно большой, самостоятельный. Не пропадёт, максимум, на полицию нарвётся и посидит в кутузке. Да и это навряд ли. За что? А если пойдёт искать неприятности?.. Пальцы сжимают руль.
— Считаешь, что я дура, да? — нервно усмехаюсь. — Я тоже так считаю.
Алекс длинно с мычанием выдыхает, задирает глаза к потолку и ерошит волосы здоровой рукой.
— Хочешь, поедем его искать, — говорит наконец. Недоверчиво смотрю на него — криво улыбается. — Нет, Агат, ты не дура. А он — не чужой человек. Ты ещё долго будешь считать его близким, это нормально. А ещё, у тебя огромное сердце, способное прощать.
— Это не потому что я до сих пор его люблю. Просто… Волнуюсь.
— Припаркуйся, пожалуйста.
Что-то в тоне Алекса заставляет сердце застыть перед тем, как сорвётся на бешеный стук. Ищу место, паркуюсь. Он поворачивается всем корпусом, берёт мои руки в свою, проникновенно смотрит.
— Я не знаю, какие тараканы пляшут в твоей голове. В моей их не меньше, поверь, и хорошо, если они подружатся друг с другом. Ты привыкла, что все нуждаются в тебе, а не наоборот. Привыкла заботиться обо всех, кроме себя. Это не плохо, просто… Думай о себе тоже, Агат. Прошу, начинай думать о себе.
Бережно проведя костяшками пальцев по щеке, он шутливо щёлкает по носу.
— У нас два варианта: искать Марата по ночной Москве, попутно объявив его в розыск, или доставить меня в больницу. Но есть третий: ты — домой. Я — в травмпункт. Марат — капитан огромного воздушного судна, ответственный за жизни сотен людей. Ты правда думаешь, что ему сейчас нужна помощь? Именно твоя помощь? Знаю, я звучу эгоистично. — Алекс хитро улыбается. — Но я эгоист, не собираюсь это скрывать.
Невольно улыбаюсь в ответ. Быть эгоистом слишком сложно, слишком не для меня. Хотя иногда стоит попробовать. Хотя даже сейчас эгоизма во мне слишком мало, потому что решаю везти Алекса в больницу.
Смещение вправляют, накладывают тугую повязку и говорят, что пару дней руку лучше поберечь. Алекс выходит из кабинета травматолога, смешно припадая на ногу и закатывая глаза.
— Сказали, что жить буду.
— С ногами у тебя всё в порядке, — замечаю с тихим смехом.
— Да? Точно. — Он прижимает к груди перебинтованную руку. Простая перевязка, никакого гипса, что радует. — Теперь я доставлю тебя домой и поеду к себе, зализывать раны.
Машина останавливается перед подъездом. Поднимаю глаза: на кухне и в гостиной горит свет. Сердце сжимается. Каринка пытается делать вид, что всё в порядке, смотреть на неё при этом больно. Алекс сжимает мою руку, с сожалением отпускает.
— Хотел бы я хоть немного облегчить твою ношу. Только тут я тебе не помощник.
— Знаю. Спасибо. Просто спасибо, что ты рядом. — Сама целую его. Легко, с благодарностью. Трусь носом о нос, снова чмокаю. — Спасибо.
— Беги, — ворчит он, перегибается через меня, почти ложась на колени, и открывает дверь. — Беги, пока не решил украсть и утащить в своё логово.
Когда-нибудь утащит. Когда-нибудь я ему это позволю. Он читает ответ в моих глазах, потому что его вдруг ярко вспыхивают, оказываясь напротив моих. Подавшись всем корпусом вперёд, он вжимает в сиденье и горячо целует. Отпускает так же резко и толкает дверь, запуская в салон холодный влажный воздух.
— До завтра, — выдыхает, глядя снизу вверх, когда я выхожу. Почти сразу отъезжает, оставляя ёжиться от ставшего слишком пронзительным ветра. Делаю несколько шагов к подъезду, когда из темноты выступает Марат. Невольно отшатываюсь. Заметив это, он грустно усмехается, качает головой и выставляет руки.
— Не бойся, бросаться не стану.
Голос звучит ровно. Если не обращать внимание на запах виски, не скажешь, что он вообще пил.
— Давай поговорим, — просит тихо. — Домой подниматься не буду, просто хочу поговорить. Прошу, Ма… Агат.
— Хорошо, — смиряюсь и иду в сторону сквера. Разбираться под окнами соседей не хочу, да и стоять на месте холодно. Некоторое время идём молча, он заговаривает первым:
— Я не буду оправдываться. Не
