— Иди, Лейла. Распишись вот здесь, — подсовывает ей какой-то лист, — передай по кругу и можешь идти.
Сафина ставит свою закорючку, поворачивается и отдает лист мне.
Бегло скольжу глазами по тексту. Что-то о безопасности на каникулах. Правила, ага.
Расписываюсь и отдаю Марату. После нашего последнего разговора в спортивном корпусе накаленная атмосфера между нами спала. Марат высказался. Я вроде как принял к сведению.
То, что он вывез про Олю, перебор, но в чем-то он, возможно, и прав. Как к этому относиться, я еще до конца не решил.
Бросаю взгляд на Майю. Лист до нее еще не дошел, но волнует меня не это. Она сегодня с самого утра какая-то странная. Задумчивая. Неразговорчивая. Даже ядом не брызжет. Это, честно говоря, напрягает.
— Что с ней? — спрашиваю у Марата.
— С кем?
— Ты понял, — киваю на Панкратову.
— Без понятия, — Маратик пожимает плечами. — Но, даже если бы я знал, тебе бы все равно не рассказал.
— Я уже понял.
Марта отпускает всех, как только лист оказывается у нее на столе. За Панкратовой иду уже на автомате. Мне нужно выяснить, что у нее случилось. Это нужно для спора. Самому мне нет дела до ее проблем.
Сбегаю по лестнице на первый этаж. Майя уже забрала свою куртку в раздевалке и двинула на выход. Свою не забираю, продолжая идти следом. Когда оказываюсь на крыльце, наблюдаю за тем, как Майя усаживается в тачку к матери. Буквально чуть-чуть не успел ее тормознуть…
Сунув руки в карманы брюк, перекатываюсь с пяток на мыски. Майя поворачивает голову. Сталкиваемся глазами. Она смотрит буквально пару секунд и сразу отворачивается.
— Арсений, вот ты где, — ладонь директора неожиданно ложится на мое плечо. Напрягаюсь, раздраженно сбрасывая с себя его культю, тряхнув рукой. — Идем в мой кабинет.
— Зачем?
— Есть дело. Давай-давай.
Без энтузиазма поднимаюсь в директорскую. Орлов усаживается в свое кресло, потирая ладони друг о друга.
— Присаживайся, Арсений. До меня тут дошел слушок, что ты делаешь невероятные успехи в баскетболе.
— И? — вытягиваю ноги под столом и съезжаю по спинке стула вниз.
— Беляков у нас травмировался, команда осталась без капитана. Я думаю, твоему отцу это понравится.
— Что именно?
Дурака включаю просто так, ради разнообразия. Мне дико скучно. Радует лишь то, что с завтрашнего дня начинаются каникулы.
— Ты займешь его место. Будешь капитаном.
— А оно мне надо? — устало вздыхаю.
Орлов напрягается, хмурится, барабанит пальцами по крышке закрытого ноутбука.
— Это вклад в жизнь школы.
— Мой отец ежемесячно делает колоссальнейший вклад в жизнь школы. Материальный.
— Конечно-конечно. Но мы оба с тобой знаем, что твой папа будет рад, если ты займешь место капитана.
— Ага, — ухмыляюсь. — Даже на игру приедет, — добавляю уже шепотом, не без иронии. — Ладно, мне, в общем-то, все равно, — поднимаюсь на ноги.
— Так ты согласен?
Киваю и выхожу за дверь. Мне действительно все равно. Почему бы и нет? Капитан так капитан.
Домой едем с Маратом вместе. Он забегает в дом минут на двадцать, а потом сразу сваливает к своей Тае. Тошнит от одного ее имени уже. Он таскается с ней, как с хрустальной вазой. Когда смотрю на нее со стороны, глаза сами собой закатываются.
Деваха отлично устроилась. Работает явно на перспективу. Я особо ей не интересовался, но там и так все на поверхности. Живет с бабкой, в хрущевке. Родители где, толком никто не знает. Подрабатывает в рестике официанткой, денег вечно не хватает, и тут вдруг мой «умный» брат.
Банально.
Она хочет потеплее пристроиться в жизни, Марат верит в великую любовь, все в плюсе. Отец точно не будет в восторге, когда узнает. Бедная почти сиротка — очень плохая партия для сына Дмитрия Мейхера. Очень…
— Арсений, — Реня шумно вздыхает, — сколько раз просила не пить минералку сразу из холодильника? Горло же…
— Рень, отстань, — сажусь за бар. — Кстати, мы послезавтра летим в Питер. Вылет в пять утра. Растолкай, если что, ладно? Вообще, ложиться не планирую, но мало ли.
— Хорошо.
— Че у нас на ужин сегодня, кстати?
— Мирослава Игоревна заказала шефа молекулярной кухни. Меню на столе лежит. Иди посмотри.
— Ясно.
Соскальзываю на пол, отталкиваюсь ладонью от поверхности барной стойки и беру курс на столовую. Прихватываю со стола меню и выхожу к лестнице. Замечаю приоткрытую дверь в отцовский кабинет. Прислушиваюсь. Кто-то всхлипывает. Подхожу ближе. Дверь приоткрыта буквально сантиметров на пять. Ни меня. Ни того, кто внутри, не видно.
— Так нельзя, Мира! — басит отец. — Ты не следишь за своим здоровьем. Сколько это может продолжаться? Я на звонки уже боюсь отвечать, потому что однажды мне скажут, что тебя просто не смогли откачать.
Непроизвольно напрягаюсь. О чем они вообще?
— Успокойся, Дима. Это не страшно. Это просто небольшая плата за все мои грехи.
— Ты себя слышишь? Ты отдала почку, несмотря на все запреты. Несмотря на то, что были варианты, были другие доноры. Ты воспользовалась моим положением. Ты себя сознательно в могилу загнать хотела!
— Она моя дочь! — мама опять всхлипывает. — Я была идеальным донором для нее. Ты это знаешь! Я не могла поступить иначе.
— Ты чуть себя не угробила тогда, а теперь просто изо дня в день продолжаешь себя убивать!
— Я во всем виновата. И ты это знаешь, Дима. Ты это знаешь. Она из-за меня там. Из-за того, что я недоглядела. Если бы…
Телефон взрывается громкой мелодией. Вырубаю его сразу, но толку-то? Все равно уже себя обнаружил.
Отец распахивает дверь прямо у меня перед носом.
— Давно ты тут уши греешь? Зайди, — отходит в сторону, пропускает меня в кабинет, а потом закрывает дверь.
***
Мама тут же начинает растирать по лицу слезы. Отворачивается, а когда смотрит на меня, улыбается. Изо всех сил делает вид, что все здесь мною услышанное не больше чем галлюцинация и она в норме. Но, судя по тому, что говорил отец, это вообще ни разу не так…
У нее проблемы со здоровьем?
— Сенечка, ты что-то хотел? — шмыгает носом.
Моргаю. Ступор какой-то.
Вопрос: «Оле пересаживали твою почку?» — так и вертится на языке.
Сглатываю. Мама ни на день не остановила съемки после аварии, а примерно через месяц уехала из города. Я это хорошо помню. Вернулась потом, худее, чем обычно, рассказывала всем, что сидит на какой-то новомодной диете. Снималась параллельно. Я на нее тогда так злился. У нее дочь при смерти, а она дает интервью о каких-то гребаных диетах.
Отец ей тогда не раз среди ночи скорую вызывал.
Она даже в больничке лежала, вроде как с истощением. Мне было плевать.
— Я, — оглядываюсь на дверь, — я так, мимо проходил. Вы тут орали просто.
— У нас с папой маленькие разногласия. Регина сказала, вы собираетесь в Питер с классом?
— Ага, — упираюсь ладонью в спинку кресла. — Послезавтра в пять утра вылет.
— Это хорошо. Надеюсь, что тебе понравится.
— Ага, — киваю. Перевожу взгляд на отца.
Он нервно постукивает пальцами по столу, а потом достает сигару. Просто вертит ее в руках, нюхает, но не разжигает. Я, кстати, ни разу в жизни не видел, чтобы он при нас курил. Хотя о том, что он курит, знаю. Запах табака трудно скрыть.
Атмосфера в кабинете накаляется. Напряжение растет. Переступаю с ноги на ногу. Родители молчат. Я тоже. Спрашивать что-либо почему-то не поворачивается язык. Оказывается, я не хочу знать ответы на многие вопросы. Вдруг окажется, что все, что я знал, неправда? Что все мои ощущения не больше чем выдумка собственного сознания?
— Я пойду, наверное.
У двери притормаживаю. Оборачиваюсь. Смотрю на маму, в голове неожиданно выстреливает одна странная мысль.
— Слушай, а покажи фотки с острова.
Мама смотрит на меня не моргая. Замечаю, как вздрагивает, тянется к телефону, снимает с блокировки, а потом произносит:
— Да я толком ничего и не фоткала в этот раз, Сень.
