«Может, он вообще забыл обо мне, — подумала она, ощущая себя маленькой и глупой. — И почему он хочет увидеть, как я танцую? — Она выпрямила спину, ощутив гордость. — Он сам попросил, — напомнила она себе. — Точнее, даже приказал. И он запомнит меня, когда я закончу, — с уверенностью решила она, подойдя к станку для разминки. — И в один прекрасный день, — подумала она, вставая в первую позицию, — я буду танцевать с ним. Так же как Линдси».
Не говоря ни слова, Давыдов отложил диск, что держал до этого в руках, и начал расхаживать по студии. Своими движениями он отчасти походил на загнанное в клетку животное. Рут ошибалась: он не забыл о ней, просто его мысли были сейчас полностью сосредоточены на женщине, скрывающейся за дверями кабинета. Когда Линдси умчалась из комнаты, в ее глазах плескались боль и одиночество. Давыдов ненавидел этот взгляд.
Сегодня у Линдси выдался слишком эмоциональный день. Он наслаждался радостью Линдси, когда она впервые увидела его на улице. Ее глаза сияли от переполнявших ее чувств. Будучи эмоциональным человеком, Давыдов хорошо понимал таких людей. Он восхищался способностью Линдси говорить без слов, и делать это со всей страстью.
Не могло быть никакой ошибки относительно чувств Линдси к Сету. Это он заметил мгновенно. И хотя Сет был сдержанным человеком, Николай и с его стороны заметил кое-что — слабый разряд, похожий на мягкое колебание воздуха. Но Сет оставил Линдси, не обняв ее, даже не дотронувшись, и был скуп на слова. Николай решил, что ему никогда не понять сдержанности американцев и их нежелания касаться друг друга.
Все же он знал, что холодное прощание причинит Линдси боль, но не опустошит. Для этого она была слишком сильна. Он был уверен, что существовало нечто большее, нечто более серьезное. Ему хотелось поддаться первому порыву, ворваться в кабинет и узнать суть проблемы, но он понимал, что Линдси нужно время. И он предоставит его ей.
И еще оставалась девушка.
Он повернулся посмотреть, как Рут разминается у станка. Солнце, струящееся через окно, отражалось в зеркалах и сияло вокруг Рут, пока она поднимала ногу вверх под практически невозможным углом в девяносто градусов. Девушка держала позицию ровно, без особых усилий.
Николай нахмурился, сощурив глаза. Когда он увидел ее там, снаружи, она показалась ему милой девушкой с экзотическими чертами лица и хорошими костями. Все же он видел перед собой ребенка, еще даже не окончившего школу, а теперь перед ним была женщина. Просто игра света, подумал он, шагнув вперед. Что-то шелохнулось в нем, но он быстро подавил это ощущение.
Рут пошевелилась, солнечный свет изменился, и перед ним снова была молодая девушка. Напряжение, появившееся в плечах, тут же испарилось. Он с улыбкой покачал головой, подивившись своему воображению. Снова превратившись в сурового профессионала, он вернулся к музыкальному центру и выбрал диск.
— Подойди, — произнес он командным голосом. — Я буду называть комбинации.
Рут тяжело сглотнула, пытаясь притвориться, что она каждый день танцует перед Николаем Давыдовым. Но обнаружила, что не может отойти от станка даже на шаг. Николай улыбнулся, мгновенно распознав волнение девушки.
— Подойди, — более мягко повторил он. — Я редко ломаю ноги своим танцорам.
Он был награжден быстрой, мимолетной улыбкой, прежде чем Рут вышла в центр комнаты. Выбрав композицию, Николай начал называть комбинации.
Линдси была права. Он увидел это практически сразу, но его голос оставался ровным и спокойным. Если бы у Рут была возможность изучить его, то она могла бы подумать, что он недоволен увиденным. Строгий рот и внимательный, ничего не выражающий взгляд. Люди, которые знали его или работали с ним, определили бы это как непоколебимую сосредоточенность.
Первоначальный страх Рут исчез. Она танцевала, позволив музыке захватить ее. Арабеск, субреко, быстрая и легкая серия пируэтов. Она неукоснительно исполняла то, что он требовал от нее. Когда команды прекратились, Рут остановилась в ожидании. Она знала, что будет продолжение. Она это чувствовала.
Ник вернулся к музыкальному центру, не оглянувшись и не сказав Рут ни слова. Он быстро прошелся по имеющимся дискам и выбрал то, что искал.
— «Щелкунчик». Линдси ставит его на Рождество? — Это звучало даже больше как утверждение, чем как вопрос, и все же Рут ответила.
— Да. — Ее голос звучал уверенно и ровно, от волнения не осталось и следа. Теперь она была балериной и полностью контролировала себя.
— Ты Карла, — сказал он с непринужденной уверенностью, поэтому Рут пришла к выводу, что Линдси, должно быть, упоминала об этом. — Покажи мне, — потребовал он, скрестив руки на груди.
Линдси молча сидела за столом в своем кабинете. Команды Николая для Рут были достаточно четкими, чтобы слышать их даже сквозь закрытую дверь, но Линдси их не замечала. Она была поражена глубиной своей боли, которая все продолжала накатывать на нее, волна за волной. Линдси была уверена, что она сможет смириться с тем, что их с Сетом идиллия растаяла также быстро, как снег. Но она даже не подозревала, насколько это будет больно.
Отвратительная борьба со слезами уже практически закончилась.
Линдси чувствовала в себе острую необходимость свести их к минимуму. Отдавая себя Сету, она обещала, что никогда не пожалеет об этом и никогда не заплачет. Она успокаивала себя тем, что у нее останутся воспоминания, когда боль ослабеет — милые, драгоценные воспоминания. Линдси убеждала себя, что поступила правильно, не бросившись ему в объятия и не признавшись в своей любви, как ей хотелось. Это было бы невыносимо для них обоих. Она облегчила ему задачу, как будто бы не придавая особого значения тому времени, что они провели вместе. Но Линдси не ожидала от него такой холодности и легкости, с которыми он покинул студию — и ее жизнь. В какой-то момент, находясь на кухне, а затем в машине по пути в студию, она подумала, что, может быть, она ошиблась. Но это было лишь ее воображение, говорила себе Линдси, качая головой. Она просто приняла желаемое за действительное.
Произошедшее между ними было замечательным, но теперь все закончилось. Именно это она и сказала Сету, и именно это ей придется помнить самой.
Линдси выпрямилась, изо всех сил стараясь действовать с тем же безразличием, которое она увидела в глазах Сета, когда он покидал студию. Но ее руки сами сжались в кулаки, когда слезы вновь подступили к горлу. «Перестану ли я любить его? — отчаянно подумала она. — Смогу ли я?»
Она посмотрела на телефон и вынуждена была остановиться, чтобы не прикоснуться к трубке. Ей хотелось позвонить Сету, просто услышать его голос. Если бы она только услышала, как он произносит ее имя. Ведь Линдси с легкостью могла придумать десяток оправданий.
