— С тобой все в порядке? — спрашивает мама. — Дать тебе платок?
— Все нормально. — Я смотрю на экран и уверяю себя, что плачу лишь из-за героев фильма, которые никак не поймут, что их мнимая антипатия на самом деле непреодолимое сексуальное влечение.
Когда фильм наконец заканчивается, мама заставляет меня дождаться окончания титров, чтобы пропустить вперед парочку с ребенком. Мы встаем, и мама собирает обертки и фантики из-под конфет — не только наши, но и те, что оставили соседи.
— Вовсе не обязательно это делать, мама. Есть люди, которым за это платят. Когда зрители расходятся, в кинотеатре убирают. В кино все бросают фантики от конфет на пол.
— Я не бросаю. И ты не должна. Это неприлично.
Я вздыхаю. Она права. Это неприлично.
Пока мы идем по улице к машине, я понимаю, что мама изменилась. Походка у нее легкая. Я едва тащусь и как будто сплю на ходу, но мама просто фонтанирует энергией. Рядом с ней я чувствую себя ребенком, который держит в руке воздушный шарик.
— Что с тобой такое? — спрашиваю я.
— Что?
— Ты кажешься такой счастливой.
— Правда? — мама улыбается.
— Да. — Выходит ворчливо, и я повторяю: — Ты выглядишь очень счастливой.
Получается ненамного лучше.
— Ничего подобного. — Мама смеется. — То есть… я ни счастлива, ни несчастна. Я — это я. И потом, мне понравился фильм. А тебе?
— Нет.
— Милая… — Она сжимает мою руку. — Скоро тебе полегчает. Это займет какое-то время, но потом будет легче.
— Чем тебе понравился фильм? Он ведь такой романтичный. Я думала, ты загрустишь.
Мы дошли до машины, и я протягиваю руку за ключами. Мама бросает их мне. Она вся как на пружинах.
— Подожди… ты с кем-то познакомилась? Ты встречаешься с мужчиной? У тебя появился любовник?
Мама не была ни на одном свидании с тех пор, как я помогла ей выдворить отца из дома. Она спала одна четыре года.
— Нет, у меня никого нет, — отвечает она и садится в машину.
Я включаю мотор, но не спешу трогаться.
— Тогда почему ты так странно себя ведешь? Почему фильм тебя порадовал?
— Эмилия…
Мама буквально переполнена новостями. Я вдруг понимаю, что она все выходные была такой, а под терпением и заботой скрывался огонек энтузиазма.
— Эмилия, ты не поверишь, но я в четверг вечером виделась с твоим отцом… — В ее смехе что-то неловкое, девичье — она щебечет, хихикает. — Так что, можно сказать, у нас с твоим папой было первое свидание…
— Вы спали? — интересуюсь я. — Ты трахалась с ним на первом свидании, или папа пожелал тебе спокойной ночи, а потом пошел и снял себе девку?
Если проткнуть воздушный шарик булавкой, то потом уже нельзя надуть его заново и опять отправить в веселый полет. Если шарик лопнул, ничего не поделаешь.
Мама молчит. Руки лежат на коленях. Рыхлый живот выпирает под зимним будничным пальто — длинным, донизу застегнутым, которое она носит с тех пор, как я помню.
— Мама…
— Ничего, Эмилия. Я понимаю, что ты не нарочно.
Она тянется ко мне и гладит по щеке. Я зажимаю ее ладонь между щекой и плечом и ласкаюсь, словно кошка.
— Мама… Просто… я люблю папу, но он… Он не изменился. Почему ты думаешь, что он изменился?
— Я не думаю. — Мама скорбно качает головой. — Есть вещи, которых ты не понимаешь, детка. Обо мне и твоем папе, о наших отношениях.
— Ну так расскажи. Помоги понять, почему ты готова вернуть его после того, что он сделал.
— Я не готова его вернуть. Мы просто пошли на свидание. — Она убирает руку и начинает играть перчатками. — Одно свидание. Вот и все.
Я выезжаю с парковки. На улице полно ресторанов, и тротуары переполнены, хотя это пригород и уже почти десять.
— Разве тебе не горько думать о том, что он сделал? То есть разве ты не думаешь постоянно о том, что отец тебе изменял?
Мама прикусывает губу. Она смотрит вперед, сквозь лобовое стекло.
— Мы говорили об этом. Говорили обо всем. Он рассказал о том, чем привык заниматься. И… и показал.
— Показал?!
Мама качает головой:
— Ты не понимаешь, Эмилия. Я сама не понимаю, но слушать его… было очень интересно. Мы с твоим отцом… ну, по этой части у нас всегда все было хорошо, и даже после развода я питала к нему некоторые чувства. Слушать об этом было… Даже не знаю. Очень волнующе. Это меня возбудило. Сексуально.
Больше я не могу вынести. Круто сворачиваю вправо, игнорируя знак. Подъезжаю к стоянке, паркуюсь, выскакиваю и, не обращая внимания на мамины окрики, запрыгиваю в такси.
— Манхэттен, — говорю я. — Аппер-Вест-Сайд.
Мы с Джеком занимаемся любовью впервые после смерти Изабель — по-настоящему, — и я симулирую оргазм. Это на удивление просто. Несколько хорошо рассчитанных вздохов, дрожь, ритмичные сокращения вагины — и Джек обманут. Я жду, что он поблагодарит меня, но он абсолютно уверен, что мы действительно занимались любовью. Джек понятия не имеет, что я оказала ему услугу.
Раньше я ничего подобного не делала. А главное, наши сексуальные отношения прежде не были такими. До смерти дочери я отличалась ненасытностью в постели, так что не приходилось сомневаться в моей страсти. У Джека не всегда было так. Начиная с того самого первого раза, когда мы занимались любовью у него в кабинете, вечером после возвращения из Сан-Франциско, Джек всегда как будто немного колебался, прежде чем уступить лихорадочному вожделению. Я не навязывала ему себя. Наоборот, Джек сам снимал номер в отеле, усаживал меня на стул, ерошил мои волосы. Но прежде чем мы приступали, его бархатные глаза всегда на мгновение туманились, и тогда я затаив дыхание ждала, что Джек вспомнит о жене, о ребенке, о том, что он поступает дурно.
Он бросил меня через три с половиной месяца, когда мы успели двадцать семь раз позаниматься любовью. Двадцать восемь, если считать происшествие в клубе «Адмирал», хотя я сомневаюсь, что минет в общественном туалете можно назвать полноценным сексом. Мы ели пиццу в Ист-Вилледж — там был наш любимый ресторан. Мы с Джеком ужинали только в Ист-Вилледж и иногда — в Челси. Там мы точно не могли столкнуться с Каролиной или с ее знакомыми.
Я обожгла язык, откусив пиццу, и теперь пыталась остудить его о горлышко бутылки. Джек ничего не ел.
— Ты не голоден? — спросила я. И тут руки у меня задрожали. — Пожалуйста. Не надо. Я тебя люблю.
— Знаю.
— И ты меня любишь. Сам это знаешь. Ты слишком сильно меня любишь, чтобы оставить.
— Мы будем видеться. Каждый день на работе.
— Это еще хуже. Ты с ума сойдешь.
Я даже не пыталась скрыть рыдания. Огромные слезы катились по лицу и капали с подбородка.
