Достаточно быстро мы получили багаж, прошли таможенную процедуру и вот теперь, стоя у автобуса, пришло время прощаться. Мне не верилось – неужели я сейчас сяду в этот автобус, он помашет мне рукой, и мы больше никогда не встретимся? Не может быть. «Это какое-то сумасшествие, какая-то нелепость! Встретиться в самолёте совершенно неосознанно, как-то даже спонтанно, потеряв голову и позабыв, что рядом люди, заняться сексом, а потом помахать ручкой и всё? Не может быть. Бред какой-то», – пульсировало у меня в висках.
«А чего ты, собственно, хотела, Катя? Ты хотела забыть, отомстить, начать новую жизнь. Так вроде ты это и получила. Тебе нужна была встряска, взрыв. Хотела именно такого, безо всяких обязательств секса? Пожалуйста – прямо не сходя с трапа. Так чего же ты смотришь в его глаза, как обиженный щенок, выброшенный на улицу? Ты чувствуешь обиду? Что тебя поимели и теперь, не говоря ни слова, усаживают в автобус и говорят: «Гуд бай»? Ну, это как посмотреть, ещё не понятно, кто кем воспользовался. Каждый получил то, что хотел, поэтому никаких обид не должно быть», – продолжала философствовать я.
– Я провожу тебя. Можно я провожу тебя до отеля? – услышала я слова, которые подсознательно ждала.
И сразу все идиотские мысли – кто кого и так далее – улетели, дав место солнцу, теплу, улыбке и отличному настроению. Я ещё не успела ответить: «Да», а его губы уже целовали меня. Это был первый наш поцелуй. Наверное, поэтому, он казался таким нежным, сладким и так кружил голову.
Если в самолёте мы почти молчали, то сейчас Серж не закрывал рот, всю дорогу до отеля рассказывая мне о Майами всё, что знал сам. Оказывается, он бывает здесь каждый месяц, выполняя рейсы Париж – Москва – Майами – Париж. Сегодня ночью он будет управлять самолётом, который унесёт его в Париж. Но сейчас – день, мы в Майами и едем в отель. Не хотелось думать о предстоящей разлуке. Хотелось думать лишь об одном – взять всё от тех недолгих часов, которые подарила нам судьба!
Мы шли по коридору отеля, бросая взгляды на двери, ища мой 456-й номер. Я несла сумку, Серж катил мой чемодан. Он сам вызвался доставить его в номер, вежливо сказав мальчику «сенкью» и тем самым лишив того чаевых.
– Вот и мой номер, – сказала я, вставляя карточку в прорезь электронного замка.
Раздалось тихое пик-пик, и замок, сменив красный свет микролампочки на зелёный, готов был впустить меня в номер. Я стала шарить в сумочке, перебирая её содержимое. Найдя портмоне, извлекла из него пару долларов и протянула Сержу. «Сенкью» и последующее после этого «Гуд бай», произнесённые мною с самым серьёзным видом, сделали его лицо каменным. Его нижняя губа слегка отвисла, приоткрыв рот. Глаза в недоумении бегали. Зато мои глаза и душа ликовали! Это тебе и за твоё «Извините, у неё токсикоз», и за твой намёк, что я уже «позавтракала». Поняв, за что ему такая месть, он рассмеялся и, подняв вверх два указательных пальца, произнёс:
– О Кей, один-один!
Чуть приоткрытая дверь номера зияла темнотой. Закрытые портьеры окон отталкивали солнечный свет, давая кондиционеру справиться с сорокаградусной жарой и оправдать наши надежды на прохладу. Серж, поблагодарив за чаевые, взял доллары сказав, что за столь щедрое вознаграждение он обязан не просто доставить чемодан к двери, а, безусловно, вкатить его в номер. Доводчик двери сделал своё дело. Она медленно и бесшумно закрылась, не оставив пути к отступлению. Мы стоим в небольшой прихожей номера – полумрак, тихо, прохладно и волнующе. Серж посылает свою фуражку, до этого находившуюся у него в руке, в полёт – она планирует, как диск для игры с собакой, запущенный на зелёной лужайке парка, и падает на кровать. Пиджак красивым, изящным движением соскальзывает с его плеч на пол, застеленный зелёным ковром. Рука ослабляет узел галстука, а глаза не отрываясь смотрят на меня в упор. Пальцы машинально, но не спеша, расстёгивают пуговицы рубашки. Он подходит настолько близко, что я чувствую его дыхание, уверенность и страсть. Глядя мне в глаза, он опускает руки, берёт край моей юбки и поднимает её вверх. Нет, он не пытается снять её через мою голову – просто задирает.
В моей голове замелькали кадры из фильмов, где любовники в порыве страсти лихорадочно и без возможности восстановления срывают с себя одежду. Девушка обвивает его шею руками, забрасывая свои ноги на его согнутые в локтях руки. Он припечатывает её к стене, и начинается садомазохизм. Впечатление, что он хочет стереть её позвоночник о стену. Затем, не опуская её со своих рук, шмякает на стол, сметая всё, что на нём есть – телефон, пепельницу, стопку бумаг, канцелярские предметы… Но это еще не всё. Следующая сцена обязательно на полу. И именно в такой последовательности. Сначала всё, включая канцелярские скрепки и кнопки, – на пол, и уж только затем на полу оказываются они. Да, скользко, да, он сучит ногами, не имея возможности упереться. В этот момент хочется крикнуть: «Блин да вот же диван – широкий, упругий. Не хотите на диване – кресло рядом».
Но именно так режиссёр видит выражение страсти на экране, про что Станиславский бы сказал: «Верю!»
Я была рада, что Серж оказался другим режиссёром. Он всё видел иначе. Медленно подняв мою юбку, оставил её края на уровне бёдер. Затем так же медленно взял мои ладони и поднял их над моей головой. Я чувствовала себя мотыльком, приколотым булавкой к стене. Его взгляд, руки, дыхание обездвиживали меня, что ещё больше сближало меня с тем мотыльком. Губами он коснулся кончика моего носа, уголка губ, шеи… Он целовал мои соски через блузку, от чего сердце забилось ещё сильнее, а место поцелуев стало влажным. Соски мгновенно увеличились от его горячих губ, а затем ещё сильнее возбудились от прохлады кондиционера. Набухшие и яркие, они просвечивали через тонкую ткань блузки. Серж опустился на колени – горячие губы обожгли мой живот, остановившись на пупке, а затем опустился ещё ниже. Это было похоже на какой-то ритуал, где я стояла, как под гипнозом, не имея сил пошевелиться.
Он всё делал молча, медленно, красиво. Я взглянула на себя в зеркало со стороны – на высоких каблуках мои прямые, сведённые вместе ноги кажутся ещё стройнее и длиннее. Руки подняты вверх и словно приклеены скотчем к стене. Соски торчат, как у манекена в бутике. На мне – узкая полоска трусиков. Это действительно напоминало какой-то ритуал. Его губы и руки, глаза и дыхание действовали на меня, как опиум, которым одурманивали жертву. В моём теле – необычайная лёгкость. Я прикрыла глаза, готовая на заклание.
Крепкие руки легли на мои бёдра, а затем не отрываясь, медленно скользя по шёлку трусиков, остановились на моих ягодицах. Ладонями он обхватил мою попку, и теперь вместо холодной стены я чувствовала его горячие руки. Они сжимали её то нежно, то сильно, до сладкой боли. Сзади меня были его руки, впереди – его лицо. Он губами нашёл мой клитор маленьким, эротичным бугорком предательски обозначившийся через тонкую ткань уже мокрых трусиков. Чуть открыв губы, Серж обхватил его, и горячий воздух из его груди обжёг меня. Так люди греют свои озябшие на морозе руки, прижав их к открытому рту: «хааааааааааааааааа…ааа… хаааааааа». Мои руки от усталости или от нежелания безучастно и безропотно таять под его ласками, вспорхнули на его затылок. Я прижала его голову к себе, а мои бёдра слегка подались вперёд. Затем пальчиком я отвела полоску трусиков в сторону, и его губы слились с моими…
