– Да.
– Я надеюсь и молю Бога, чтобы это его желание осуществилось. Но я надеюсь также, что он ошибается, когда думает, что настолько близок к смерти. И возможно, после рождения ребенка у него появится желание жить.
– О, Мартин, как я надеюсь, что ты прав! Я не знаю, что со мной будет, если папа тоже уйдет от нас.
Она взяла Мартина за руку, а он, глядя на ее бледное лицо, думал о том, как жестоко, что ее первое горе оказалось таким огромным. Они медленно шли рядом, мимо зеленых склонов, где паслись овцы, по долине вдоль берега ручья, над чистой прозрачной водой которого порхали стрекозы. Джинни теперь рассказывала о пожаре.
Он не проник в кухню и комнаты над ней, потому что старая часть этого крыла была отделена от новой камнем хорошего качества толщиной в четыре фута. Сгорела лишь дверь, соединяющая обе части крыла. Хотя старая часть здания и сохранилась, она тоже пострадала, сквозь разбитые окна туда проник дым, многое испортив.
Сгоревшая часть здания сейчас уже была снесена. Дыру в дымоходе заложили и край крыши починили. Все это организовал Чарльз, он же нанял людей, которые отремонтировали дом: сломанные окна были заменены, закопченные комнаты перекрашены, ковры и мебель отреставрированы. Внешне все привели в порядок, сказала Джинни, но запах дыма остался, и он еще долго будет держаться.
– Чарльз предложил перестроить конец этого крыла. Он настаивает на этом, потому что у папы недостаточно денег, а нам необходимы эти комнаты. Папа хотел посоветоваться с тобой по этому поводу, но сейчас он никого не может принимать. – Джинни сжала руку Мартина. – Когда он сможет, ты ведь придешь? Правда?
– Да, конечно.
– Я так рада, что встретила тебя сегодня. Вы с Хью были такими хорошими друзьями в те времена, когда мы вместе занимались. Я много думаю о той поре. Я не могу забыть Хью. Он был таким хорошим, добрым братом, а я часто вела себя ужасно по отношению к нему. Я говорила ему обидные вещи – и папе тоже – потому что всегда были деньги для путешествий Хью, и никогда их не хватало на мои путешествия. Ах, если бы его можно было вернуть! Я никогда больше не завидовала бы ему!
Она остановилась и вновь залилась слезами. Она стояла, низко наклонив голову и была похожа на маленького ребенка. Мартин повернулся к ней, и она протянула ему руки. Они молча стояли, объединенные горем и сочувствием, в то время как на тропинке появился быстро идущий человек. Это был зять Джинни. Он вышел из дома, чтобы разыскать ее.
– Кэтрин начинает волноваться, – сказал он, когда она и Мартин повернулись к нему, – и отец тоже, не стоит и говорить.
– Им не стоит волноваться, – ответила Джинни, вытирая глаза и нос платком. – Кэт знает, куда я пошла. И я в полной безопасности, как видишь. Я встретила Мартина возле церкви, и он любезно проводил меня.
– Прекрасно, – согласился Ярт, кивнув Мартину в знак приветствия. – Но мы не могли знать этого, Джинни, а поскольку ты отсутствовала дольше обычного, то, естественно, мы забеспокоились. И хочу тебе сказать, что и тебе следовало бы побеспокоиться о семье, когда твой отец так плох, а сестра вот-вот должна родить.
– Пожалуйста, не брани меня, Чарльз, – сказала Джинни с чувством собственного достоинства. – Я уверена, что ни папа, ни Кэтрин не захотели бы, чтобы ты бранил меня от их имени.
На мгновение Ярт потерял дар речи. Он смотрел на нее с испугом, пораженный простой правдой этой просьбы.
– Моя дорогая девочка! – сказал он, и в его голосе слышались угрызения совести. Он подошел к ней и мягко взял ее за руку. – Пойдем. Я отведу тебя домой. Я больше не произнесу ни слова упрека, ни сейчас, ни в будущем. – Он повернулся и обратился к Мартину:– Я весьма признателен вам, мистер Кокс, за доброту к моей свояченице, я знаю, что и моя жена, и мой тесть будут рады узнать, что она была в безопасности в обществе человека, которого они знают. Мартин слегка поклонился.
– Я был рад встретить мисс Джинни, и для меня честь проводить ее домой.
Он хотел заговорить с Джинни, но она опередила его.
– Я надеюсь, что ты не будешь слишком официален со мной, дорогой Мартин. Только что я плакала на твоем плече там, на кладбище. Я может быть, поплакала бы еще, если бы меня не сопровождал Чарльз. – Она улыбнулась ему, но в этой улыбке сквозила тоска, она протянула свободную руку и дотронулась до его руки. – Было так утешительно поговорить с тобой. Ты – часть прошлого. И я надеюсь, что папе скоро станет лучше, и ты придешь поговорить с ним – сам знаешь о чем.
– Я тоже надеюсь, – ответил Мартин.
Через две недели он прочитал в «Чардуэлл газетт», что Кэтрин Ярт родила сына и что мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Ребенка назвали Ричард Хью. Вскоре после этого Мартин получил письмо от Джинни, где она приглашала его в Рейлз, чтобы обсудить перестройку крыла и пообедать в кругу их семьи.
«Руки у моего отца все еще сильно болят, так что я пишу вместо него. Сейчас настроение его улучшилось благодаря рождению внука, но все-таки он еще далек от выздоровления. Будь готов к тому, что он сильно переменился».
В назначенный день он отправился в Рейлз. Подъезжая, Мартин отметил, что старый дом выглядит по-прежнему спокойным и красивым. Даже подъезжая к конюшне мимо сгоревшего крыла, он не заметил особых следов пожара. Но он заметил их, увидев Джека Шерарда, лицо и руки которого были сильно обожжены.
– Все мы теперь так или иначе помечены, мистер Кокс, но мы готовы были бы пройти через это еще раз, если бы это вернуло молодого хозяина и бедную девушку, которую он пытался спасти.
Пока Мартин разговаривал с Шерардом, из дома вышел Джон Тэррэнт в сопровождении двух спаниелей. Мартин двинулся ему навстречу. Хотя он и знал, что хозяин дома сильно изменился, эти перемены, тем не менее, потрясли его, потому что Джон Тэррэнт в свои пятьдесят четыре года превратился в старика. Ожоги на его некогда красивом лице были еще сильнее, чем у Шерарда, так что его с трудом можно было узнать, волосы, полностью сгоревшие, только-только начали отрастать седыми клочками. Изуродованные руки скрывали полотняные перчатки. Боль в колене заставляла его опираться на палку. Говорил он с трудом, потому что ему было тяжело дышать. Но как было известно Мартину, все это не шло ни в какое сравнение с болью от потери единственного сына; страдание читалось в его глазах; оно проявлялось и в приступах рассеянности, когда, начав говорить, он вдруг замолкал на полуслове и начинал пристально вглядываться куда-то в пространство.
Тем не менее, душевные страдания не лишили его прежней обходительности. Он дружески беседовал с Мартином, извиняясь за провалы в памяти. Они подошли к деревянной скамье у стены огорода. С этого места было видно все пострадавшее крыло дома. Поскольку сгоревшую часть снесли, а остальное отремонтировали, особых последствий пожара не было заметно, и человек со стороны, возможно, удивился бы, узнав о нем. Но для Мартина, который очень хорошо знал дом, эти признаки были совершенно очевидны.
