— Вот опять ты переводишь все в шутку, а я с тобой серьезно говорю.
— О женских духах?
— У тебя с ней что-то было?
Он покачал головой и, прямо смотря мне в глаза, четко произнес:
— С ней у меня ничего не было. Я даже не запомнил, как ее зовут.
Как же искушающе было сейчас ему поверить, только вот…
— До того, как ты откроешь свой красивый ротик, — он приложил палец к моим губам, — подумай, нужно ли тебе это и хочешь ли ты сама слышать ответ на невысказанный вопрос. Ты сама решила со мной расстаться. Не забывай об этом. — Я сглотнула, слушая его, словно загипнотизированная. — В данный момент важно лишь то, что мне нужна ты. Именно ты.
— Нужна? — шепнула я, касаясь губами его пальца, которым он тут же начал их обводить. Сначала верхнюю, затем нижнюю, потом немного надавил, приоткрывая мой рот.
— Очень нужна, — хрипло добавил он, завораживая меня своими темными глазами. Я больше не видела границу его зрачка, он словно сравнялся с темно-карей радужкой. — Но у нас ничего не получится, если ты будешь и дальше глупить…
Его слова на мгновение меня отрезвили, и я, часто заморгав, попыталась прогнать наваждение и прислушаться к тому, что Марк говорил.
— А я очень хочу, чтобы получилось. Тем более сейчас. У нас практически нет иного выбора, — серьезно произнес он, все еще поглаживая мои уже приоткрытые губы. — Ведь я не зря призывал тебя к серьезному осмыслению твоих поступков. Это была не моя блажь. Просто я не могу стараться один. Слышишь, Карин? — Я отупело кивнула. — Мне хочется меняться ради тебя. И мне хочется создать с тобой семью. Я пока не говорю о любви или чем-то подобном, мне просто хорошо с тобой, я скучаю по тебе, и да, ты нужна мне. Я вижу наше будущее и хочу его, но…
Что «но»? Он так красиво говорил, и я с трудом держалась и слушала его. Понимала слова и их смысл, хотя, видит бог, это было безумно трудно.
— Но если ты не будешь прикладывать усилия так же, как и я, у нас ничего не получится.
«Я буду. Конечно же, буду», – мысленно простонала я, боясь перебить Марка.
— Пойми, я же всего лишь просил тебя разговаривать со мной откровенно… — Я кивнула, а Марк ласково улыбнулся. — Обо всем. А что в итоге? В итоге ты с самого начала врала о своем месте жительства. Не брала трубки в нужную минуту, не давая мне объясниться, когда я принял важное решение, а теперь пытаешься выяснять, изменял ли я тебе… — Я виновато прикрыла глаза, не в силах больше выдерживать его серьезный и требовательный взгляд. — Хотя сама никогда не была откровенна. Ты даже о ребенке умолчала, — последние слова он проговорил практически шепотом, надсадно, словно они дались ему с трудом.
С моих губ пропали твердые пальцы и их мягкие касания, и я недовольно распахнула глаза.
Марк же, напротив, устало прикрыл свои, а затем и вовсе отвернулся. И только в этот момент я поняла, что ему тоже больно. Вот так вот неожиданно я осознала, что совершенно непреднамеренно причинила ему боль. Положила ладони на его плечи, затем нежно провела по его голой коже, спускаясь к его груди, прижалась щекой к его шее, а телом к его спине – настолько, насколько это позволял мой живот.
— Прости… — шепнула я, Марк же накрыл мои ладони своими, согревая их.
Мы еще долго молчали, но в этой тишине нам было уютно.
Много позже Марк повернулся и поцеловал меня. Настолько нежно, что у меня защемило что-то в груди и опять стало больно, только уже за него. Почему… Почему я совершенно не думала о нем и его чувствах ко мне? Через пару мгновений я уже и об этом думать не могла, просто крепко цеплялась за литые мужские плечи, обнимая Марка так сильно, как только умела.
— Обещай мне никогда больше не делать поспешных выводов, — сбивчиво зашептал он мне в губы и бережно уложил на кровать. — И всегда говорить о том, что тебя не устраивает, — еще один поцелуй, — спокойно, рассудительно. — И целых два поцелуя, в губы и подбородок, а потом в шею.
В этот момент я была готова пообещать все что угодно, и тем более такую, казалось бы, мелочь, но по факту очень важную вещь.
Легкие поглаживания теплых пальцев, забравшихся под длинную пижамную футболку, и мурашки по всему телу. Я словно растворилась в долгожданных ощущениях, нахлынувших на меня подобно лавине. Только она отчего-то была не холодной, напротив, заставляла плавиться под собой от своего жара.
— Марк… — застонала я, подаваясь мужчине навстречу.
— Тш-ш-ш… Карина, — зашептал Марк, — я не знаю, можно ли нам сейчас. Не торопись, Конфетка.
— Можно, если аккуратно, — искренне ответила я ему. — С беременностью все хоро…
Договорить я не успела. Марк опять обрушился на мои губы, а потом и вовсе был очень осторожен. Он брал меня действительно аккуратно, как я и сказала. Слабые, но выверенные и такие мучительно-сладкие тягучие движения. Просто какое-то нереально количество нежности и заботы. Еще ни разу у нас не было с Марком вот так… Трогательно, чутко и настолько нежно. Казалось, в этот момент я узнала его с другой стороны, да и себя тоже. Не ожидала, что мне настолько понравится сладость и невесомость его заботливых объятий.
Наутро Скольников первым делом спросил, не против ли я начать ходить к другому гинекологу, и, словно наперед знал мой ответ, сразу же отвез меня к врачу. Наверное, он и правда записался к нему, пока я спала, и спросил мое мнение всего лишь для вежливости, но все же… А в кабинете у врача Скольников настолько внимательно слушал все мои показания, что мне начало казаться, будто беременный он, а не я.
— То есть на ребенке точно никак не скажется та таблетка? — хмуро поинтересовался Марк. Вчера ночью, когда лежала в его теплых объятиях, я рассказала ему, почему так долго не знала о беременности: слишком сильно надеялась на средства экстренной контрацепции.
— Марк Всеволодович, беременность идет хорошо, ребенок развивается согласно нормам. Основные последствия случаются на самом раннем этапе. Плод мог не там прикрепиться или перестать развиваться, а потому вам уже давно не стоит об этом переживать.
Марк вдумчиво кивнул, я же недовольно хмыкнула, потому что сама сказала ему то же самое, почти слово в слово, минувшей ночью.
— Ну что, домой? — поцеловал он меня в уголок рта, когда мы вышли с клиники.
— А… — сглотнула я, облизав губы.
Господи, я сама себя не понимала. Почему я так сильно не хотела говорить с ним о маме… почему я даже переживала о ней не так, как стоило? Неужели я настолько помешалась на этом мужчине, что обычная женская ревность заставляла меня держаться подальше хоть и от мнимой, но все же соперницы?
— Мама? — все же проговорила я.
На грани слышимости, но Марк все и так понял, крепко притянул меня к себе и в макушку прошептал:
— Она уже у себя дома. Не волнуйся. Я отправил ее пока в отпуск с последующим увольнением. Если хочешь, поедем сейчас к ней…
Я лишь замотала головой. Не хочу. Я лучше с Кристинкой поговорю о том, что Рома последний человек на планете, которого стоит пускать в свою комнату, когда тебе семнадцать.
Глава 24
Когда мы вернулись домой, сестры уже и след простыл. Кристина уехала к маме в нашу квартиру, а я так и не успела поговорить с ней о Роме, зато сам Роман остался со мной и Марком. Он начал, подтрунивая, называть меня мамочкой, что ничуть меня не обижало. Наверное, все дело было в том задорном тоне, которым он меня подначивал.
— Можно я потрогаю? — спросил он практически шепотом, когда Марк поднялся наверх.
— Что? — не поняла я.
— Живот! Слушай, Ливанова, мне же интересно, там брат мой, получается, развивается. Правда, я тебе уже говорил: ты не сильно-то круглая.
Я затрясла головой, но все же разрешила ему погладить живот. Вроде ничего в этом такого и не было, кроме того, что я и раньше чувствовала между мной и Ромой пропасть в возрасте. Хотя мы были одногодками, сейчас же эта пропасть разверзлась просто до нереальных размеров. Парень все еще балбесничал и начал казаться мне еще дурнее и моложе, чем был, а может… Может, все же начало меняться мое мировоззрение с тех пор, как я осознала, что скоро стану мамой.
