— Кто там, милая? — Мамин голос доносится из зала.
— Здравствуйте, меня зовут Лора. Я — дочка Александра Риверса, — как ни в чём не бывало представляется юная особа. Теперь-то я понимаю, что ей и двадцати нет. Мама прикрывает рот ладошкой и с испугом смотрит на меня.
— У меня тоже шок, — отвечаю на её немой вопрос и присаживаюсь на диван.
— Сделаю нам всем чай, — именно от него нам всем станет легче. Да. Твою мать! А есть такой, который может отмотать время назад?
— Я помогу, — вскакиваю с места, чтобы сбежать хоть не на долго от собственной неловкости.
— Обе придёте, когда поговорите, — отрезает мама и закрывает перед моим носом двери в кухню.
Мне приходится вернуться на место. Девушка устроилась в кресле и внимательно смотрит на меня. В её глазах замечаю слёзы.
— Что он нашёл в тебе? — Разрезает тишину тихим всхлипом. — Он всегда был только мой. Мой. Понимаешь? — Мне не надо никак реагировать. Она пришла высказаться. — А сейчас он со мной не разговаривает. Даже жить приходится у Эрика, потому что папа запретил селиться в гостиницу, но приставил его ко мне в качестве няньки. К себе не пускает. Замуровался в доме.
— Слышала, что он уезжает, — говорю с осторожностью. Не знаю, как она может отреагировать на мои слова.
— Вот и Эрик говорит, что он готовится к поездке к бабушке, а меня для него, словно нет, — стирает слезинку, что скатывается по щеке, и смотрит в окно. Да. Действительно похожи. Он так же смотрит, когда слишком зол или хочет сказать что-то важное. — Он не приехал ко мне на день рождения. Это был наш день. Сколько таких, как ты, я выжила из его жизни? — По её горькой усмешке понимаю, что много. — Он всегда выбирал меня! Мне было всего двенадцать, когда появилась ты и он окончательно переселился в Россию. Я ненавидела тебя за наши редкие свидания. А когда он начал заводить интрижки и знакомить меня с его красивыми женщинами, тогда ненавидела тебя особенно сильно. Он был несчастлив, хоть они и были похожи на барби. Такие же красивые и пластиковые. Я помню, что одну такую он привёл познакомиться, потому что хотел на ней жениться. Тогда я поставила его перед выбором: либо я, либо она. Он даже не раздумывал. Выпроводил её из дома за считанные секунды. И снова стал моим заботливым папой. Теперь же, я тебя ненавижу за то, что он из-за тебя не разговаривает со мной, — выдыхает девушка. Я молчу. Пусть выговорится. — Прости. Пожалуйста, прости меня, — смотрит слишком серьёзно, слишком пронзительно. Моё сердце выворачивает от её боли и надрыва в голосе. — Я так больше не могу. Он нужен мне, понимаешь? Я постараюсь не мешаться, но хочу обнимать его при встрече. Я же скучаю. Не забирай его совсем, — слёзы льются уже ручьём, и она шмыгает носом, но всё равно продолжает говорить. — Ему хорошо с тобой. Я вижу, что он чаще улыбается. Любит твоих девочек, как и меня. Это больно, но я постараюсь их принять. Обещаю. Только помоги с ним помириться. Любовь к дочери и любовь к женщине — это не одно и то же. И без тебя ему плохо. Я больше не могу видеть его таким. Он же, как дикий раненый зверь, которого заперли в клетку. Ещё немного и сдохнет от тоски и отчаяния, — мне тоже больно без него. — Прости. Это я виновата. Видела тебя и не сказала ему, хотела, чтобы он прилетел ко мне, чтобы всё было, как раньше. Так уже не будет…
Девушка замолкает и старается сильно не всхлипывать, но на вдохе захлёбывается и её потряхивает от слёз.
— Тебе не за что извиняться, — аккуратно подсаживаюсь к ней на подлокотник кресла и осторожно поглаживаю по плечу. — Я тоже виновата. Поверила не ему. Не поговорила. Просто сбежала. Ты умнее меня. Даже приехала сюда, — грустно вздыхаю.
— Если бы… Меня бабушка в Россию отправила, — она наклоняется и утыкается мне в живот, словно котёнок, которого слишком долго не гладили и теперь он хочет наверстать упущенное, и я просто глажу её по волосам. — Сначала долго и нудно объясняла, что никто меня не разлюбил. Потом ругала за то, что я эгоистка. А перед вылетом сказала, что и на порог не пустит, пока с тобой не поговорю.
— А как она узнает? — Удивляюсь такому простодушию.
— О-о-о, это же бабуля. Она всё знает. Даже то, как папе сейчас плохо без тебя. Я же выросла, у меня скоро будет своя семья. Ну, так ба говорит. А он останется один. И пусть я непутёвая дочь, опять цитата от бабули, но хочу, чтобы он был счастлив. Пусть с тобой. Судя по его рассказам, ты не плохая, — она смотрит на меня снизу вверх.
— Девочка, ты наша. Маленькая. Хорошая, — мы обе переводим взгляд на мою маму, которая вошла в комнату. — Натерпелась, — она садится на другой подлокотник и перетягивает девушку на себя, обнимает её. Эм. Что? А меня пожалеть? Смотрю на свою родительницу, а она на меня. — Правильно твоя бабушка говорит, — обращается она вновь к Лоре. — Это разная любовь и её делить нельзя. Просто невозможно. То же самое, что выбирать без какого пальца ты хочешь остаться. Любой отрежь — больно. Каждый для тебя важен. Вот и папе твоему не легко. Слишком сложный выбор ты заставляешь его делать.
— Зна-а-а-аю-у, — девочка уже не просто плачет, а рыдает.
— Принеси ей воды, — тихо просит мама.
Приношу стакан с водой. Лора пьёт мелкими глотками и через некоторое время всхлипы угасают.
— Так ты поедешь к нему? — Смотрит она на меня с надеждой.
— Понимаешь…
— Собирайся, — приказывает мама. Что? — Думаешь не слышу, как ночами воешь? Думаешь так просто забудешь его?
— Мама и Лора, — стараюсь чётко проговаривать, но эмоции зашкаливают. — Я не могу вот так просто к нему явиться и сказать: «Прости, я была не права».
— Можешь, — хоровое пение двух женщин, что сидят напротив меня, пугает.
— Машина ещё стоит у дома. Я не отпустила такси, — тихо признаётся девушка и прячет взгляд.
— Но…
— Хорошо. Не езди, — снова перебивает мама. — Найдешь себе нового мудака, как Андрей, потом пострадаешь, а ещё лучше оставайся одна и весь остаток жизни вспоминай своего Алекса и кляни себя за то, что сегодня не поехала.
Признаться честно, от представленной картинки меня передёргивает. Умеет мама убеждать. Встаю и иду в нашу с девочками комнату. Пока роюсь в вещах ко мне сзади подкрадывается Лора.
— Вот это надень, — тянет она комплект черного кружевного белья. — Чулки есть? — Деловой тон обескураживает.
— Да, — и где остались слёзы? Только глазки поблёскивают хитрецой. Нет. Я не сомневаюсь в её чувствах к отцу, только вот маленькая хитруля задумала нечестную игру.
— Значит надеваешь ещё чулки и плащик. Он оценит. Можно прямо с порога плащ снять, — смотрю на неё и не могу понять откуда такие познания. — Что? Тут и дураку понятно, что без этого не обойдется. А бабуля всегда говорит, что мужа и жену крепче всего мирит постель.
— А ты? Ты разве не со мной? — Мы обе виноваты, обе и должны с ним поговорить.
— Неа, мне тётя Аня разрешила тут остаться. Пирожками пообещала накормить. Эрик уже в курсе. Он сказал, что завтра вечером заберёт. Не смотри так на меня. Я там лишняя, только мешаться вам буду. А тут, с девочками познакомлюсь и с новым дедушкой, — расплывается Лора в улыбке.
— Меня не покидают смутные сомнения…
— Да знаю, знаю, — усаживается она на кровать. — Я бываю несносная. Зато искренняя, но плакать за этот месяц устала. И действительно поняла, что ты для него важнее тех, остальных. Там он не сомневался в выборе. Тут же, мы обе остались ни с чем. И пусть ба меня отругала, но зато я поняла, что нам не надо его делить. Он просто наш. И смотреть, как он подыхает там, в одиночестве, я не собираюсь. Ты нужна ему, а сам он больше не придёт. Уж я-то знаю. У меня его характер. Вижу цель, не вижу препятствий. Добиваемся своего любыми путями, но и точка предела тоже имеется. Когда понимаем, что всё бесполезно, мы просто переключаемся. Как бы ни было больно, он сам больше не придёт.
Столько горечи в её словах. Оборачиваюсь на Лору. Она снова смотрит в даль через окно. Ей сейчас тоже не сладко.
— Готова, — произношу и сама не верю в то, что собираюсь ехать к Алексу.
