― И машину забери. Документы на нее я тебе в коридоре оставила. Перепишешь на новую и лучшую партию для такого потрясающего мужчины как ты, — не удержалась и съязвила Юля. Дима упорно молчал, неспешно собираясь от нее уйти. Глядя на эту ужасающую картину, из глаз брызнули слезы и у Юли просто сдали нервы.
― Да твою ж мать, Дима! Проорись, обзови, ударь меня один раз! И закончим на этом. Пожалуйста! — чуть ли не взмолилась она. Но Дима продолжал складывать свои вещи, не обращая на нее никакого внимания.
― Знаешь, а тебя не звала. Ты сам меня выбрал. Сам, Дима! Я тебе говорила, что будет больно. Но ты убедил меня в обратном! А теперь ты наказываешь меня за то, что я оказалась права?!
― Да, я ошибся, — согласился Дима. — Я думал, ты бывшая шлюха, а ты оказывается настоящая, — бросил ей словно пощечину.
― Замечательно! — истерично завопила она. — Вот и найди себе другую, хорошую, классную и не шлюху! А от меня отвали, а то сил больше нет…
― Ты думаешь, я не хочу?! — взревел он грохочущим басом, откинул в сторону сумку и ударил кулаком в стену. — Ты действительно думаешь, что я не хочу найти нормальную женщину, с которой смогу создать семью и родить, наконец, этих чертовых детей?! Ту, у которой с головой все в порядке, и с которой я не буду при встрече с каждым своим партнёром гадать на кофейной гуще, спала она с ним или нет?!
― Так вперед, что же тебя останавливает?!
― Я не могу! — заорал он еще громче, размахивая руками, сотрясая воздух.
― Отчего же?!
― Люблю, — голос Димы прозвучал в напряжённой, искрящейся от сгустившейся атмосфере так искренне, что Юля на несколько секунд потерялась. Злость и обида разом сникли, уступили место чему-то большому, светлому, тому, что ранее им было неведанно. Из ее глаз брызнули слезы, и Юля подошла к нему и отчаянно с мольбой прошептала:
― Так люби, Дима. Люби, я прошу тебя. Пожалуйста. Просто люби…
Его руки безвольно упали, плечи опустились, а он с щемящей болью уставился на нее.
― Черт бы тебя побрал, Юля! — с надрывом сдался он. Затем его сильные руки приподняли ее, и понесли к кровати. Запустив пальцы ему в волосы, Юля прильнула к его губам и стала поочередно покусывать то верхнюю, то нижнюю. Не заботясь ни о чем, Юля дёрнула в стороны полы его рубашки, с наслаждением восприняв звук рвущейся материи и отлетающих в стороны пуговиц. И немедля, сама же сорвала с себя ночнушку, отрывая тонкие бретельки.
Он гладил, мял, подминал под себя, но разгоряченная Юля все время выскальзывала из-под него. Несмотря на острое возбуждение, всю страсть, которую она хотела отдать, Юля чувствовала потребность задержаться на пике. Ей хотелось, чтобы предощущение того, когда она покорится ему, продлилось, стало острее и нестерпимее. Чтобы оно стёрло все, что произошло. Чтобы он, наконец, понял: нет у нее никого, только он, один, единственный…
Раздался треск рвущейся ткани, и разорванные трусики отлетели прочь, а сама Юля оказалась прижатой к постели. Схватившись за него, Юля слилась с ним долгим поцелуем, наслаждаясь его нетерпеливыми движениями в попытке раздвинуть ее ноги. Ухватившись за обнаженную грудь, Дима спустился дорожкой поцелуев по плоскому животу Юли и прильнул между ее распахнутых ног.
Задохнувшись стоном, Юля запрокинула голову, когда язык и губы Дмитрия страстным порывом стали ласкать складки, сильно и нежно прижимая, натирая клитор. Не отрываясь от нее, Дима обхватил ее за талию и, приподняв, сам сел на колени, подтянув Юлю вверх так, что прижатая спиной к его груди, она висела в воздухе, упираясь в постель только плечами и затылком.
Плавающее в плотной дымке страстного желания сознание все еще противилось, пыталось отсрочить этот момент единения, момент, когда Юля примет его в себя. И то, что произошло, вся эта чёрная буря обиды и злости утихнет окончательно. Никто никогда не признавался ей в любви. Ни один мужчина. Ей даже не врали. Ее хотели, пользовали, но никогда не любили. После его ошеломляющих слов Юля вдруг поверила, до конца поверила, что их взаимность, притяжение способно будет выстоять, удержать вместе.
Она подалась вперед, расслабившись, отдавшись его напору и с огромным облегчением почувствовала, как его член стремительно заполняет ее всю, как он начинает своё движение, как, разгоняясь, мчится к высшей точке. Юля наслаждалась его стремительностью, каждое движение все убыстрялось, темп наращивался, даря обоим невыразимое удовольствие. Ухватившись за спинку кровати, Юля вытянулась, выгнула спину, ощущая, как он проникает в нее так сладо, так глубоко.
Неожиданно остановившись, Дима перехватил ее и рывком поставил на колени перед собой и тут же сильно надавил на спину, заставляя лечь грудью на кровать. Прогибаясь, предоставляя себя в самой покорной позе, Юля томно застонала, подаваясь назад. И ощутив, как член входит в нее, удовлетворённо выдохнула, позволяя ему владеть и распоряжаться собой, как он пожелает.
Сначала глубокие и сильные движения Димы стали убыстряться. А когда он практически лег на нее сверху, отчаянно вколачиваясь в нежную податливость влажного женского естества, когда его руки сжали тело с такой силой, что грозили задушить, Юля испытала то самое чувство, которое так искала, может быть неосознанно, может быть, не отдавая себе отчета. Но то мгновенное чувство, посетившее ее на берегу реки, чувство единения с этим мужчиной, оно пришло снова, и теперь стало более сильным, более ярким.
Дмитрий застонал, и Юля почувствовала, как он извергается внутри нее, как горячие потоки заполняют влагалище, как пульсирует член, и в то же мгновение по ее телу побежала такая знакомая, такая желанная волна чистого счастья, сотрясая и заставляя дрожать от высочайшего удовольствия: любить его и быть любимой им…
Все проходит. И плохое, и самое обидное — хорошее тоже. Только быстрее. Через три месяца Юля в ужасе уставилась на две полоски проклятого теста. Они провели фантастическое время в Марокко, затем Дима повез ее на отдых в Непал, а недавно они вернулись из Дубая, где с шиком встретили Новый год. Орлов водил Юлю с собой по светским приемам, со свойственным ему пофигизмом всем представлял ее
