обычным способом.
— От женатого мужчины! — кричит мне в ответ отец, его лицо краснеет, когда он наклоняется ближе ко мне, и я больше не могу этого терпеть.
Я не могу больше выносить это высокомерие и оправдание того, что он так легко уничтожил молодую женщину. Сжимаю костяшки пальцев так, что они белеют, и бью отца в челюсть. От тяжелого удара раздается хруст. Его голова дергается в сторону, он протягивает руку в попытке ухватиться за что-нибудь для равновесия, но ему это не удается, и он падает на пол. Он обмяк и потрясен, совершенно ошеломлен. Моя рука болит от удара.
Но ощущения чертовски приятные.
Какое-то время он лежит, прикрыв рот рукой, а из уголков его губ стекают струйки крови. Я встряхиваю руку, адреналин бурлит в крови. Едва сдерживаюсь, чтобы не пнуть его под ребра, не выплеснуть на него всю злость и сдерживаемое чувство вины.
— Ты гребаный придурок. — Он сплевывает кровь на пол и грозно смотрит на меня. — Предпочитаешь какую-то суку своей собственной семье.
Нет, я выбираю то, что правильно. Я выбираю правильную жизнь, чем ту, в которой родился. Но не собираюсь делиться с ним своими мыслями. Это не пойдет ему на пользу.
— Андерсон не хотел этого ребенка. Подумай, что бы она могла с ним сделать!
Упоминание Джейса Андерсона заставляет меня перевести взгляд.
Воспоминания возвращаются, мышцы сводит судорога. Я даже не слышу, что кричит мне отец. Просто белый шум.
Я родился Тэтчером и умру им, но отказываюсь быть похожим на своего отца. Ни сегодня, ни когда-либо.
— Я не могу простить тебя. — Заставляю свое тело расслабиться. Я сказал то, за чем пришел. Теперь все кончено. — И никогда не смогу.
Направляюсь на выход, сердце бешено бьется.
Как только моя рука касается дверной ручки, я наконец набираюсь смелости, чтобы спросить его.
Я должен получить ответ.
Уверенным шагом возвращаюсь к столу. Отец слегка поворачивает голову и смотрит на меня так, словно не доверяет мне. И не должен. Особенно с учетом того, что я сейчас чувствую.
Останавливаюсь по другую сторону стола, сердце колотиться в груди, когда я вспоминаю события прошлого. Когда я был еще ребенком, потерявшим мать. Испуганный, растерянный… и обозленный.
— Мать ведь умерла не от передозировки.
Мое заявление звучит как обвинение, но так оно и есть. Отец вытирает кровь с уголка рта белым рукавом рубашки. Он не смотрит мне в глаза, пытаясь игнорировать.
Я делаю большой шаг по направлению к нему, и это привлекает его внимание. Он устремляет взгляд на меня.
— Ты убил ее? — спрашиваю я его.
— Как ты смеешь, — говорит он, в бешенстве глядя на меня. — Да как ты смеешь, твою мать!..
Он не успевает закончить фразу, покачнувшись и пытаясь схватиться за стул для равновесия.
Меня поражает, как сильно он на меня действует. Я думал об этом в течение нескольких месяцев. Если он приказал убить Эйвери, то, возможно, мою собственную мать постигла та же участь.
Я сгибаю руку и тяжело сглатываю, чувствуя, что должен выяснить правду. Во мне скорее говорит интуиция. Я почти ничего не помню о том времени, когда она умерла, но помню, что чувствовал, когда ситуация между ними накалилась. Как моя мать боялась, что он узнает ее маленький грязный секрет.
— Я знаю, что она изменяла.
— Убирайся! — кричит отец, не сдержавшись, и бросает стул в сторону, наваливаясь на него всем своим весом.
Стул ударяется о книжную полку, несколько томов падают, в этот же момент он ударяет кулаком по столу.
Я поворачиваюсь к нему спиной, мое сердце бешено колотится, рука пульсирует от боли из-за удара, а грудь разрывает необъяснимая боль.
Отец снова и снова стучит кулаком, пока я выхожу.
Оставляю отца, пообещав себе никогда больше не видеть его, никогда не говорить с ним, никогда не доверять ему. И никогда не быть таким, как он. Никогда.
Джулс
Я сам просил.
Я сам просил о боли.
Я избавлялся от всего, что вызывало стыд.
Они лишь наблюдали и судили,
Но виноват во всем лишь я.
В столовой я смотрю на аккуратные стопки бумаг, лежащие справа от меня. Спина и плечи раскалываются от боли. Все неправильно, так чертовски неправильно, что сейчас, когда я разобралась со всем этим чертовым дерьмом, моя первая мысль — позвонить Мейсону и узнать, есть ли у него время и что я скучаю по нему.
Он мог бы помочь облегчить боль и то болезненное чувство одиночества, которое я испытываю после того, как узнала о финансовом состоянии.
Три года неопровержимых доказательств измены Джейса. Три гребаных года.
Я смотрю на письмо, открытое на моем ноутбуке. Завтра мистер Уокер сообщит мне еще кое-что. У меня сердце колотится в груди, потому что я знаю, что увижу еще больше дерьма. Мне не нужно это знать. Все и так хреново. Мне следует продать квартиру и покончить с этим, со всеми нерешенными проблемами, которые оставил после себя Джейс.
В финансовом плане у меня все будет хорошо. Но я хочу знать, как долго все это продолжалось. Я хочу понять, в какой момент жизни я стала недостаточно хороша для него.
Уже поздно и в бокале почти не осталось вина, поэтому я наливаю себе еще. У всех нас есть свои пороки, и оказалось, что мои — это Каберне и Мейсон Тэтчер. Я делаю глоток сладкого вина, на лице застыло жалкое подобие улыбки.
Смотрю на раскрытую газету на столе. Ту, с фотографией Мейсона и какой-то женщины. Новой. Черт возьми, мне больно это видеть и думать, что я ему не нужна. Прошло совсем немного времени, как я видела его в последний раз. В газете
