Малыш вернулся к маме. Она его тискала и трясла, целовала в лоб и щечки. А я скромно улыбнулся — моя миссия кончилась, я выполнил свой долг и теперь могу идти с чистой совестью.
— Какой ты стал большой! — радовалась девушка, имени которой я даже не запомнил. — За тобой приглядывали, да? За тобой хорошо смотрели? Хорошо кормили? Не обижали, правда? Ты голодный? — Мама стала себя щупать и вдруг поняла, что молоко ушло. — О нет… Как же так? Нет молока…
— Вот, — дал я им сумку. — Тут есть и смеси, и грудное молоко.
— Господи, спасибо, — улыбалась она.
А я столкнулся с тем, чего со мной еще ни разу не случалось.
— Эльдар уже… он уже… — Я хотел сказать простую вещь — что ребенок завтракал недавно, но в горле был ком. Мне казалось, что если не справлюсь, то буду выглядеть глупо. Я ощущал, как душат слезы. Блядские слезы, будто я отдавал ей своего родного сына. Боже, как же это было сложно…
— Что? — не понимала девушка.
Но я собрал свою волю в кулак и четко ответил:
— Он уже кушал недавно. Полчаса назад. Да, — кивнул я и фальшиво улыбнулся. — Вот…
Было очень больно это делать. Я не мог его просто отдать, это превратилось в сущий ад. Я так долго ждал, что она очнется, но теперь казалось, что это рано — было еще слишком рано. Если б я сейчас выбирал, то предпочел бы еще пару недель. Или даже месяц. Просто побыть с ним вдвоем, дождаться тепла, весны. Покатать Эльдара в коляске, прогуляться в парк, показать ему качели.
Я помахал на прощание, взял Нату за руку и хотел уже выйти. Хотел оставить это в прошлом и забыть — хотелось выбросить этот эпизод, чтоб не страдать. Было тяжко понимать, что этот малый будет жить теперь в другой семье.
Но когда я выходил, то ухо уловило слово «папа».
— Пяпя? — насторожился Эльдар. Он смотрел на меня и тянул ко мне ручки. — Пяпя! ПЯПЯ!!!
Никто не мог понять, что происходит. И только я прекрасно знал, как больно нам обоим в тот момент. Он расстроился и плакал — моментально покраснел и молотил руками воздух, чтобы я вернулся и взял его к себе. Но я не мог.
Я стоял в дверном проеме и… плакал. Уже не мог сдержаться и тупо смотрел на ребенка, роняя слезу за слезой. Они катились по щекам, как стекают капли дождя по зонту. Почти беззвучно. Мягко и плавно. А ты все стоишь и ждешь чего-то. Ждешь, пока дождь пройдет и снова будет солнце. Вот только солнце оставалось здесь, я оставлял его и уходил.
— Прощай, Эльдар… Прощай.
Мы вышли в коридор, дверь закрылась. Все казалось серым и бессмысленным.
А затем случилось то, чего я уж точно не ждал.
— Карим… — выдохнула Ната и сползла по мне без сил.
— Что? Что случилось?! Ната!
Ей стало плохо, моя девочка упала в обморок. Я подхватил ее на руки и стал кричать, звать на помощь. Прибежал какой-то врач, мы занесли ее в палату, уложили на кушетку. Я принес воды из кулера.
Но врач осмотрел ее, померил температуру, пульс, давление… а затем спросил:
— У нее нет задержки?
И тогда меня как в воду окунули — холодную темную прорубь. А когда я вышел из нее опять на свет, то стало ясно одно — она беременна. Моя девочка беременна! Моя Натка ждала ребенка!
Когда анализы подтвердились, я пришел к ней и просто обнял. Ничего не говорил, а только держал ее в объятиях. И не хотел отпускать. То, что раньше мне казалось проблемой, теперь спасло меня от тьмы. Спасло от депрессии — я взглянул на отцовство совсем по-другому. И теперь был счастлив, абсолютно и безмерно.
И я знал, как назову ребенка. Я совершенно точно знал, что сына назову Эльдаром.
22
Полтора года спустя…
Наташа
Я приехала к маме. Первый раз за все это время. Мы не виделись с того самого дня, как ее забрали — отвезли в реабилитационный центр. Здесь было красиво: тихое озеро, лес, болота, где вечером квакают лягушки. Поселившись тут, человек как будто попадает в другой мир. По сравнению с Москвой время здесь не летит, а медленно сыпется, как крупинки в песочных часах. Это не сплошной водоворот, который хватает тебя с ногами и руками, а отдельные секунды. Они сдвигаются, теснятся за стеклом и падают вниз не спеша — по одной. Ты можешь разглядеть их по очереди, насладиться каждой секундой, каждым прожитым мгновеньем.
И вот она сидит одна. На удобной скамейке возле причала. Смотрит на воду и о чем-то думает.
Мама явно сменила прическу. Раньше волосы были длинными, она любила их красить в разные цвета и завивать, ставить на ночь бигуди, чтобы сделать шевелюру побогаче, пороскошней, впечатлить побольше мужиков. Но сегодня ее волосы — как будто не ее. Непривычно короткие. Их длина была ровно такой, чтобы можно было собрать все в аккуратный хвост. Оттенок обычный, родной — природный русый, я знала этот цвет еще с самого детства. Но маме он не нравился. «Слишком плоско», — говорила она и тратила силы на покраску, на походы в парикмахерские.
А теперь все иначе.
— Привет, мам, — прикоснулась я к плечам и закрыла матери глаза.
— Наташа… — улыбалась она, сжав мои запястья. — Неужели это ты?
Она обхватила меня за пояс и стала реветь. Она так искренне плакала, что я тоже не могла сдержаться. Нас разделяло столько времени, обид. Теперь все казалось очень странным, мы как будто начинали все сначала. А предыдущий опыт отрицали. Впрочем, может, оно и к лучшему.
— Я очень скучала.
Мы сели на скамейку и обнялись. Какое-то время смотрели на лес, смотрели на озеро. Как люди плавают на лодочке и ловят рыбу.
— Мне говорили, что ты приедешь, — призналась вдруг мама.
— Что, серьезно?
— Извини, что сказала. Но врать не получается. Отвыкла говорить неправду.
— Вот же чертовы врачи…
Но мама защитила санитаров.
— Это не врачи. Это Карим.
— Карим? — возмутилась я. — Ну спасибо ему…
— Зря ты так его. Карим давно мне сказал, что ты приедешь в эту дату. Это было единственным, что держало меня в тонусе. Я отмечала день за днем в календаре и мечтала снова тебя увидеть. — Она обняла меня крепче и чмокнула в висок. — Он у тебя хороший. Хоть сразу так и не скажешь.
— Может, мы прокатимся на лодке?
— На лодке? — усомнилась мама. — Я не умею плавать. А ты?
— И я тоже…
— В том и проблема, доча. В том и проблема.
— А может, тогда рыбки половим? Тут вон и удочки есть, я вижу…
— Нет, — отмахивалась мама. — Не надо, давай просто посидим тут на скамейке.
— Да ладно тебе, — я вскочила и выбрала две удочки. — Давай, мамуль. Ты этой лови, а я этой. Кто быстрее словит пять карасиков — тот и победил… Ты все равно ведь ловишь лучше, победишь и будешь в шоколаде.
— На меня это не действует уже, — встала она и взяла меня за плечи. — Твоя мама не азартный человек.
— Хах… — вырвалось у меня.
Это было неожиданно.
— Да и не шоколад то был раньше. А самое реальное дерьмо, — она улыбнулась по-доброму и взглянула мне в глаза. — Спасибо, что вытащила меня из этого «шоколада».
— Лучше Кариму это скажешь.
— А он тоже здесь?
Мы обе обернулись и увидели Карима. С дочерью в коляске.
— Познакомься, — говорила я, — это наша Вика.
Сперва мне показалось, что маме поплохело. Она так резко вздрогнула, что я схватила ее под руку и хотел вызвать докторов. Но потом все стало на свои места. А мама — опустилась на колени.
— Господи… — катились у нее слезы, — неужели это внучка? Неужели я стала бабушкой?
— Смотри, — гордился Карим, спустив малышку на землю, — мы уже ходим.
И Вика правда сделала шажок — за руку с отцом, почти повиснув на ней как на страховке. Но Викуся шла вперед навстречу бабушке.
— Приветик, моя кроха… — Мама прижала к себе Вику и стала ее тискать. Она обнимала ее, пачкая травой свои колени. Но сколько было счастья в этой встрече… — Приехала к своей бабуне? К своей бабушке? Скажи, Викуля… ба-ба…
— Она еще не говорит, — пояснил Карим, не выпуская ручки своей Вики.
Я знаю, он мечтал о сыне, но родилась девочка. Назвать ее Эльдаром он не мог. Но мой муж это принял как реальный факт и просто смирился. Мы жили эти полтора года душа в душу. Решали все проблемы и делили трудности вместе. Я и он. И теперь мне казалось, что так будет всегда, что бы ни случилось. Я в этом уверена.
