Непроизвольно откидываюсь на стену, издавая череду тихих стонов.
— Надо же, работает, — довольно ухмыляется Тихонов, подхватывая меня на руки.
Несёт в спальню, где раздевает и аккуратно укладывает на спину. Нависает надо мной, разглядывая, и эта пауза стоит дороже всего на свете. Потому что он восхищён моим новым телом, оно его ничуть не смущает, оно его возбуждает, потому что стоит у него крепко и просто на зависть.
Тихонов снимает с себя одежду. Достает из шкафчика масло для тела и щедро льёт себе на ладонь. Будоражит. Я только от этого цепляюсь за простыни.
Высокий, стройный красавец ставит колено на постель и начинает размазывать масло по моему телу. Ласкает соски, мнёт грудь, поглаживает животик. Он опускает голову и прижимается ртом к распухшим вишенкам. Чувствительность просто сумасшедшая, я что-то мычу, я плачу, я смеюсь, я выстанываю его имя, я не стыдясь кричу о любви, пока он покусывает мои горошинки и гладит блестящее от масла тело. Я улетаю. Я брежу, меня трясёт.
Неземное наслаждение сродни безумию. Всё внутри пульсирует, и, стоит ему слегка коснуться сердцевинки между моих бёдер, я тут же кончаю.
Он ложится у меня за спиной, приподнимает мою ногу и, удобно пристроившись, медленно и плавно входит. А оргазм всё длится и длится…
У нас был разный секс. И грубый, и внезапный, и бесстыжий, и нежный, и запретный, но вот такого… Никогда не было. Это ни с чем не сравнимое удовольствие. И от него едет крыша. Всё, на что я способна, — это оглянуться и с упоением наблюдать за тем, как он мнёт мои отяжелевшие груди, теребит соски, гладит блестящие от масла тело и круглый живот. И при этом движется внутри меня. А его рельефный пресс напрягается, четко вырисовывая кубики. И я такая красивая, кончающая и беременная от него, лежу и балдею в нашей огромной кровати. Один оргазм перетекает в другой, а мой всеми уважаемый учитель шипит, матерится сквозь зубы, демонстрируя отнюдь не педагогическое поведение.
Эпилог. Леша
Тихонов сидит за столом, сейчас в классе французского пусто. Занятий на сегодня больше нет. Он любит свою работу, особенно когда кто-то из учеников начинает вдруг выдавать перлы на языке Стендаля и Гюго, писать на доске сложные предложения без тупых, элементарных ошибок. Начинает вдруг думать. Тогда приятное ощущение наслаждения своим трудом и правильности выбранной профессии наполняет Тихонова с ног до головы, он ощущает удовлетворение.
Он хорошо проветрил. Навёл порядок и разложил перед собой тетради, записную книжку, открыл новый учебник. Но, несмотря на свежий воздух, от недосыпа гудит голова, и уже хочется есть. Дома борщ, котлеты и пюре, а также двое детей. Одна постарше, несмотря на второй класс, всё ещё не умеет делать уроки сама и всё время просит что-то объяснить. Жене некогда, она занята грудным ребёнком. Их общая девочка совсем ещё кроха. Либо спит, либо плачет. У младшей его нос, его русые волосы и тёмные мамины глаза. Когда он впервые взял её-то на руки, Тихонову показалось, будто ему дали под дых. Его впечатлила собственная схожесть с грудным ребёнком. Как будто смотришь на самого себя, но добавились чужие черты, и ты понимаешь, что оторвал кусок чего-то важного и эта часть тебя зажила отдельно. И теперь всю жизнь придется за неё переживать. Очень интересное ощущение. Он взял её и заулыбался, а жена ударила его в плечо. Больно, кстати, ударила, потому что он не хотел этого ребёнка, правда не хотел. Но, когда взял на руки, понял, что перегрызет за неё горло любому, кто просто криво посмотрит. А ещё резко вспыхнула любовь. Просто из ниоткуда.
Младенец икал, и Тихонов очень удивился, что такое маленькое существо способно икать. Дети всегда казались ему чем-то аморфным, расплывчатым, неопределённым. Он был окружён ими, учил, но не понимал до конца, оттого не хотел в это ввязываться. Ну и, конечно же, трагедия, она сделала его нетерпимым к привязанностям. Никто не суёт руку в печь, если пережил пожар в собственном доме. Ожоги болят слишком сильно. Тихонов не хотел детей, не хотел волноваться и думать, что что-то пойдет не так. Ему хватало его жизни, но судьба решила иначе. И теперь его дом похож на гудящий муравейник.
В последнее время делать что-то там стало просто невыносимо. Поэтому он всё чаще остаётся в классе, чтобы в полной тишине выполнить бумажную работу, написать план, проверить тетради и насладиться тишиной. И подумать…
Отчаянно не хватает секса. Он пытался, но не мог себя поменять. Натура такая, горячая, темпераментная, склонная к запретным приключениям. Любящая ходить по грани. Жаждущая эротических авантюр. Только Оля поддавалась его желаниям, до этого ни одна женщина его не тянула. Наверное, поэтому он влюбился так сильно и ради неё согласился на детей, смирился с судьбой, но всё равно стало скучно…
Первая жена перестала удовлетворять его, хоть и утверждала, что всё ещё любит. Она и сейчас иногда приходит, умоляя бросить вторую. Нелепица, стыд и срам. Она просто не понимала его, вроде бы и нравилась поначалу, но на самом деле ей не нужны были настолько страстные ночи, она просто притворялась, угождала, стараясь соответствовать. Да и интересы, несмотря на общую профессию, с каждым днем расходились всё дальше. Ей хотелось сделать из него среднестатистического мужика у телевизора, а ещё перевезти к ним маму.
Только Оля могла так же страстно, как и он сам, хотеть трахнуться на полу общественного здания в ремонтируемом помещении среди банок белил и краски. Но после рождения ребёнка Оле стало не до него. Не хватает… Ужасно не хватает всего, что между ними было раньше: горячего, страстного, интересного, чтобы внутри жгло, как было у них с Олей в самом начале. Запретного, на грани! Он это понимает, тело ломит, и он скрывает. Ну потому что нельзя обвинять замученную мать младенца в том, что он не хочет падать перед ним на колени. Это аморально и не по-мужски. Теперь он должен думать о другом. Когда рождаются дети, секс из дома исчезает. И жена это осознаёт, но первые полгода была просто без сил. Да и желание к только что родившей женщине вернулось далеко не сразу. Прошли месяцы. Её тело особо не изменилось, но она засыпает на ходу, а Тихонов не может ничего сделать со своей натурой.
И вот, спустя год, в его жизни совершенно неожиданно появилась она.
Ему нужно поговорить с женой. Объясниться, что-то решить. Потому что это опасно. Потому что может всё разрушить. Ему нужно остановиться, пока не поздно. Нельзя рисковать привычной жизнью…
Но он не может… Его и сейчас знобит от желания. Строчки в тетради расплываются, он всё время поглядывает на дверь. Если предъявить паспорт на входе, сказать, к какому именно учителю ты пришла, придумать повод, назвать номер класса, то тебя конечно же пустят, и эта горячая сучка пользуется этим.
У неё большие карие глаза, длинные волосы. Она ходит на каблуках и в приталенном чёрном костюме с короткой юбкой. На ней никогда нет блузки, и, когда она снимает плащ, пиджак надет на голое тело. Худощавая, с тонкой талией и довольно большой грудью для такого телосложения. Стоит только подумать, и уже стоит.
Тихонов дёргано смотрит на дверь. В коридоре слышен стук каблуков, в этом крыле сегодня больше нет уроков, и он сосредоточенно прислушивается: а вдруг она?
Так и есть.
Дверь приоткрывается, и она заходит внутрь. Он непроизвольно отодвигается от стола, оставляя для неё место. И пока она стучит каблуками, пересекая класс и приближаясь к учительскому столу, Тихонов не может отмереть, настолько сильно она его возбуждает.
Он разглядывает её, трахая глазами. Снова узкая офисная юбка, длинные стройные ноги, пиджак на голое тело, рассыпавшиеся по плечам волосы, плащ уже на полу, а на губах бл*дская малиновая помада.
Тихонов откидывается на спинку, опустив руки по бокам, безвольно, как будто всё ещё сопротивляется. Но так он словно бы ничего не решает. Это всё она, вернувшая ему вкус жизни. Она становится между его широко расставленных ног в бежевых брюках и, пока он не может отмереть от парализовавшего его сладострастия, кладет руку на его достоинство, сжимает. И в следующую секунду он заставляет её оседлать себя: грубо, жестко, совсем не романтично. Она упирается ладонями в его плечи, как будто сопротивляется, на самом деле играет, чтобы он захотел сильнее.
