скоб нет, и Моника улыбается мне ослепительно.
Мне даже глаза прикрыть хочется. Охренеть, крышей потек. Тут не член сломался, как пророчил мне Тигран. Член как раз призывно дернулся штыком в ответ на эту улыбку.
Тут крышу теряю.
Носом втягиваю запах. Ее духи, оказывается. И одета она стильно. Кудряшки рассыпаны по милому платью ассиметричного кроя, ножки в сапожках.
Я уже признавался себе, как мне нравятся ее длинные ножки. Сейчас еще больше нравятся, когда красиво сложены одна под другую и отставлены в сторону. Просто шикарная поза. Просто роскошная… рыжая…
Слов не хватает. Мысли клубком.
Крыша продолжает ехать в сторону, посвистывая, как Соловей-Разбойник.
— Привет, Дан, — еще одна улыбка.
Взгляд Моники скользит по лицу, голос звучит с взволнованной хрипотцой и дрожью. Чувственные нотки в ее голосе вызывают мурашки, яйца поджимаются так, словно она по ним провела жарким дыханием. Заныли от обилия скопившейся спермы…
Приходится сделать несколько шагов и сесть за стол, выставив руки. Моника мгновенно накрывает мои руки своими ладошками — узкие, влажные. Волнуется?
Меня даже от ее влажных ладошек накрывает.
Убираю руки, сложив под грудью.
Испытываю прилив злости. Кроет волной поверх сильнейшего возбуждения. Хочу ее так сильно, что перед глазами темнеет. Но какого хуя, спрашивается?
А эти… что… проглядели?!
Как?!
— Зачем притащилась?
— Фу, как грубо, — морщит носик. — Тебя еще учить и учить манерам.
— А тебе уши прочищать и прочищать, — понижаю голос. — Ты нахуя приперлась? Ты уговор помнишь?! Звонок был? Или что? Ты же разумная девочка. Умненькая. Пораскинь мозгами.
— Увы, не получается. Не получается думать разумно, когда гормоны туда-сюда, туда-сюда. Я хочу клубнику в шоколаде из халвы. Такое вообще делают? — говорит загадками. — Страсть, как хочу. Мне снилось, что я ее ем и даже после пробуждения чувствовала, как это пахнет! — стреляет в меня ясным взглядом.
— Ты, дурочка. Слышишь меня?! — теряю терпение.
Вот что мне с ней делать? Только над столом завалить и платье задрать, по заднице ее отшлепать. И в задницу. Тоже. Хорошенько… Чтобы запомнила…
— Я все слышу. А ты меня слышишь? Понимаешь нет? Нет? Вот тебе причина, — достает из кармана платья тубус и показывает мне его. — Вот это две полоски. Видишь? Надеюсь, ты не ослеп. Две полоски, — повторяет и швыряет на середину стола. — Я беременна, стерильный! — фыркает.
Ника
В ответ Дан даже не шелохнулся. Молча уставился на меня, медленно перевел взгляд на тест, лежащий ровно посередине стола, как разделительная черта.
Грудь Дана мерно вздымается и опускается.
Он просто размеренно и глубоко дышит, сверля взглядом несчастный тубус из пластика с тестом на беременность внутри.
Такое чувство, будто вот-вот пластик начнет корчиться и станет уродливым горелым бесформенным куском.
Точь-в-точь мое нутро, которое обугливается за несколько секунд, потому что молчание Дана не означает ничего хорошего.
Я рассчитывала хоть на какие-то реакции, но их нет.
Ни одной.
Наконец, он медленно поднимает взгляд и заостряет его на моем лице. Улыбка стекает с меня, облезает лохмотьями пересохшей краски.
— Я стерильный. Предъяви тому, с кем еблась. Интересно, как? — трет подбородок. — За тобой следили. Нет, недостаточно хорошо следили. Да. Недостаточно хорошо. Иначе бы тут не сидела. Проебали вылет из другой страны. Проебать момент, когда ты с кем-то снюхалась, как два пальца обоссать.
Молчит недолго.
— В целом, спасибо. Теперь знаю, кого уволить.
— И все?! — взвизгиваю. — Это все, что ты можешь сказать?! У меня выписка от врача, там сроки указаны, там…
— Я стерильный, а ты — маленькая, хитрая, изворотливая Белка. И этим все сказано. Не знаю, зачем ты приперлась, но с этого момента я снимаю с себя всю ответственность за обеспечение твоей безопасности. Нужна помощь? К своему ебарю обратись. Пусть впрягается.
Безжалостные и несправедливые слова не просто ранят, они убивают во мне все живое.
Там и до появления Дана было пустовато. Потом неожиданно возник целый оазис, после его заботы, после нашего секса, после его обещаний позаботиться обо мне и затеять… целый переворот. Вау! И затеял же…
Я и размечталась, от новостей о ребеночке, выпала в полный ахтунг, но в итоге обрадовалась даже, а он…
Кретина кусок. Деревяшка.
Осел.
Настоящий осел.
Настолько уверен в своей стерильности, что даже ни одного малейшего шанса не допускает, что может ошибиться.
Умираю. Прямо на этом неудобном холодном стуле умираю. Женское во мне все еще пульсирует от встречи с Ним, пульсирует и пылает. Но угли должны остынуть. Потом останется зола…
Так, не плакать. Подпираю щеку рукой.
Извиняются только слабаки и неправые.
Я права. Он не прав.
Ужасно-ужасно себя чувствую…
Слабачка? Однозначно…
зачем поддалась слабости и идее, что приехать стоит?!
Зачем рисковала.
— Значит, обратиться к тому, кто…
— Да, — обрезает. — Это все? Тогда я пошел. У меня тихий час, ска.
Тихий час у него?!
Ах ты ублюдок!
Я резко встаю. Стул в сторону отлетает.
— Как тебе мои новые зубы? Я сняла скобки, заметил?
— Вышло неплохо.
— Вышло больше, чем неплохо. А что с твоими обещаниями? Надеюсь, ты справился с ними лучше, чем с задачей остаться непойманным? — спрашиваю небрежно. — Дом. Бизнес моего отца. Мои деньги!
— Твои деньги.
— Мои деньги, да. Мое наследство. Пименова Моника Львовна желает занять место, причитающееся ей по праву!
— Все готово. Прятаться нет нужды. Но на твоем месте я бы не высовывался. Ведь твою жопу сейчас никто не прикрывает, а ты… проблемная выскочка.
— Главное, деньги и дом. Они снова — мои. Так?
— Так.
— Неплохо.
— У Тиграна все. Его люди подскажут.
— Приятный молодой человек. Обходительный… — добавляю.
Дан добавляет смешок.
— Знала бы, о ком ты отзываешься так небрежно. Добавила бы в голос больше уважения.
— Скоро узнаю. Добавлю, — мурлыкаю. — Всего, чего не хватает. добавлю.
— Он женат, — резко обрывает. — Женат и счастлив в браке. Если ты своим хвостом перед ним повертеть решила…
— А у тебя только и мысли, что о моем хвосте и о том, что под ним. Не все думают только вагиной и членом. Мне нужны выгодные связи и полезные знакомства. С чего-то нужно начинать.
— Не высовывайся, дура!
— Не твое…
Я хотела сказать «не твое собачье дело». Но вдруг
