Собрала свои вещи и, тепло укутавшись, покинула школу. Знаю, что Сашка будет ругаться, что я решила уйти без него, но мне нужно побыть одной. Рассмаковать каждый момент, который я провела рядом с любимым. Вспомнить каждый взгляд, каждое прикосновение. Достала телефон и всё же написала брату, чтобы он не волновался и не искал, когда намилуется с Дашей.
И только спрятала телефон в сумку, как меня резко дёрнули назад. Я испуганно вскрикнула и стала вырываться. Меня накрыло волной удушливого страха и паники, когда к носу прижалась какая-то тряпка. Заржала дыхание, чтобы не вдохнуть запах того, чем была пропитана ткань. Но уже через пару минут сознание медленно покинуло меня.
Открыла глаза я в заброшенном амбаре, сидя на промерзлой земле. Попыталась пошевелиться. Оказалось, что я привязана к деревянному столбу. Руки скреплены за спиной толстой верёвкой. Ноги связаны.
Я стала оглядываться по сторонам, пытаясь увидеть своего похитителя. Но никого, кроме меня, в помещении не было.
Стала дёргать руками, надеясь, что верёвка перетрётся, а я смогу освободиться.
— Очнулась, птичка, — раздался надо головой хриплый прокуренный голос. Я вздрогнула и вскинула глаза на мужчину, приближения которого я даже не заметила. — Хочешь освободиться, сладкая? — носком сапога ткнул меня в ногу. Я кивнула. — Освободишься, — усмехнулся мужчина. — Обязательно освободишься, когда я отрежу все твои тоненькие пальчики.
Мой похититель резко сел на корточки. Склонился и разрезал верёвку, удерживающую мои руки. Перехватил правую руку за запястье и больно дёрнул за руку к себе. Распластал пальцы на своём колене и поднёс нож к мизинцу.
— Прошу Вас! Не надо! Умоляю! Я ничего не сделала!
— Заткнись! — рыкнул мужчина. — Я пришлю ему твой хорошенький пальчик почтой. Все твои пальцы. По одному!
— Не надо! Прошу Вас! — я понятия не имею, откуда берутся силы, чтобы возражать. Чтобы умолять. Меня трясёт от страха так, что даже кажется, что я уже лежу без сознания. — Я ничего не сделала Вам!
— Закрой рот, — мужчина вскидывает на меня полный злобы взгляд синих глаз. — Закрой рот, девчонка, — а в глубине его глаз я вижу страх и боль. — Жить хочешь? Да? — ревёт раненным зверем. Я не отвечаю, молча глотая слёзы. — Моя дочь тоже хотела! Хотела! — мужчина закрывает лицо ладонями и оседает на землю. Я вижу, как отлетает в сторону нож. Вижу, как его плечи начинаются сотрясаться от рыданий. — Вика тоже жить хотела. Выбрала университет. Готовилась к поступлению. Была полна жизни и надежд, — он раскачивается из стороны в сторону. Его рука безвольно соскальзывает на колени, а я вижу его лицо. Такое ощущение, что всего за минуту он постарел лет на двадцать. На лице залегли глубокие морщины. А в глазах такая тоска, такая боль, что я отшатнулась. — Моя девочка мечтала поступить в театральный. Мечтала. Но её мечты так и остались мечтами. А знаешь почему? — устало спрашивает, вскидывая на меня глаза. — Потому что она была в том автобусе. Моей Викусе было бы двадцать пять лет. Двадцать. Пять, — взгляд в пустоту. — Она бы могла быть мамой. А я дедом, — качает головой. — Но Викуси нет. Потому что твой отец убил её.
— Нет! — я мотаю головой.
— Да, девочка. Да… — плечи мужчины снова начинают содрогаться.
— Но ведь… По всем новостям говорили, что посадили того, кто устроил взрыв! Того, кто был причастен ко всему этому.
Мужчина склонил голову набок, слушая меня с грустной улыбкой.
— Маленький наивный ангел. Ты так похожа на неё.
У меня в горле ком слёз встал от тепла в голосе этого мужчины. Мне стоит его бояться, а мне напротив хочется его обнять. Забрать ту чёрную пожирающую боль, что грызёт его.
— Я смог узнать, кто был заказчиком, девочка…
— Мой отец, — дрожащим голосом сказала я. — Мне так жаль… Так жаль… — я заплакала, вытирая слёзы, которые никак не желали останавливаться.
— Следил за ним. Узнал, что он в дочери своей души не чает… Я… — хрипит. Кулаком с силой ударяет в землю.
— Я очень сильно похожа на свою маму, — зачем-то выпалила я, понимая, что сейчас не самый лучший момент для откровений. — Она, наверное, единственный человек, которого любил мой отец. Настолько любил, что стал одержим. Мамы не стало по его вине. Он убил её. И забрал меня в свой дом. Он называет меня её именем. И уже пытался… — голос срывается, когда я вновь вспоминаю события того ужасного вечера. — Я каждый раз пытаюсь найти ему оправдание, — я морщусь и растираю руки, на которых остались следы от верёвки, — но каждый раз я узнаю, что-то новое. Что-то настолько ужасное… Но ведь должно же быть в человеке что-то хорошее? — я вскидываю на мужчину глаза.
Мужчина молчит. Я вижу, что он плачет. И продолжаю говорить, пока мне дают такую возможность. Может быть, я сумасшедшая, но я его не боюсь. Я вижу, что он не причинит мне вреда. Этот бедный мужчина отчаялся. Он потерял самое драгоценное сокровище в своей жизни — свою дочь.
— Я боюсь быть счастливой. Я боюсь, что он убьёт всех тех, кого я люблю. Я отталкиваю всех, кто пытается со мной дружить. Я отталкиваю парня, который меня любит и которого люблю я. И я не знаю, что будет, когда я стану совершеннолетней. Мой брат верит, что мы сможем от него избавиться. Что мы сможем его посадить… А я не могу в это поверить, — говорю тихо, нервно заламывая пальцы. — Я даже представить не могу, сколько семей пострадало из-за него. И сколько людей будет готово причинить вред мне и моему брату. Ведь… если он такой, то и дети такие?
— Нет, — уголки губ мужчины дёргаются, будто он собирается улыбнуться. — Дети не должны отвечать за поступки своих родителей. Бес попутал, — качает головой и сжимает пальцами переносицу.
Кое-как я встаю на колени. Ноги до сих пор связаны. Я подползаю к мужчине и обвиваю его шею руками.
— Мне очень жаль… Я понимаю, что слова пусты… И что дочь вернуть своим сожалением я не смогу, но… Боже… — от кома в горле я не могу говорить.
Я чувствую, что тело мужчины каменеет. Готовлюсь к тому, что он меня оттолкнёт, но со звуком, похожим на скулёж, он сжимает меня в руках. С такой нечеловеческой силой, что мне становится больно. Мужчина ревёт. Громко. Утыкается лбом в моё плечо и ревёт. И в этом рёве чувствуется вся боль, вся безысходность потерявшего своего ребёнка родителя. Сколько бы лет не прошло, этот мужчина будет оплакивать свою дочь.
— Ей было всего семнадцать, — начал говорить глухо мужчина. — Он с детства любила рисовать, — смешок. — Разрисовывала все стены, все документы. Всё бы отдал, чтобы она сделала это снова. Она всегда называла меня «любимым папулечкой». Она была папиной дочкой. Ездила со мной на рыбалку. Ходила в походы. И сколько бы лет ей не было, каждый вечер она приходила ко мне перед сном. Забиралась под одеяло и просто лежала рядом. Моя Викуся… Мне до сих кажется, что в соседней комнате раздаются её шаги. Что вот-вот распахнётся дверь и в комнату влетит она. Покажет новый портрет… В тот день у нас с её матерью было плохое предчувствие. Предлагали ей остаться дома. Не идти на учёбу. Провести день вместе. Но она ушла. Успела на тот автобус… Единственное, что успокаивает — моя девочка не мучилась. Она умерла сразу… — мужчина замолкает. Снова его плечи трясутся от несдерживаемых рыданий. — У тебя, наверное, ноги затекли, — пробормотал он, тянясь за ножом. Я невольно напряглась. — Я не причиню тебе вреда, Маша, — качает головой. — Старый дурак. Бес меня попутал. Думал, что так смогу отомстить. Но…
— Но Вы знаете, что Вы не убийца, — я села на попу, вытягивая ноги, чтобы мужчина разрезал верёвки. — И не садист. Вы не такой, как он. И знаете, что Вам не принесло бы это облегчения.
Мужчина улыбается грустно:
— Ты так похожа на неё. Такая юная, а такая рассудительная. Я порой поражался тому, как в голове моего ангела появляются мысли, которые никогда не приходили в голову мне, взрослому мужчине.
— А можно узнать, как Вас зовут? — робко спросила я, растирая онемевшие ноги.
— Виктор Павлович. Скоро приедет твой отец, Маша, — в его глазах я вижу решительный блеск.
