нему, и наши глаза встречаются. Я верю ему всей душой. Тогда почему я так боюсь того, что происходит между нами? Ах да, ему всего девятнадцать лет, и, конечно, ему сейчас не нужна постоянная девушка. Я не верю, что он просто хочет соблазнить меня и бросить, но молодые парни непостоянны по своей природе.
— Я тебе верю.
— И чтобы доказать, что я не придурок, который думает только об одном, я высажу тебя у дома и вернусь в свое общежитие. Тебе не нужно отвечать взаимностью.
Я нахмуриваю брови:
— Это нечестно.
— Все в порядке, солнышко. Я не хочу подталкивать тебя к тому, что тебе не по душе.
— Я думаю, я сама могу решить, каковы мои границы.
Он ухмыляется:
— Ах так? И о чем же ты думаешь?
— Увидишь.
Он застонал:
— Блин, я пытаюсь быть хорошим парнем, но ты все усложняешь. Ты хоть представляешь, какой у меня сейчас твердый член?
— Может быть, я могу тебе помочь? — я потянулась к его промежности, но он накрыл мою руку своей.
— Как бы я ни хотел, чтобы ты прикоснулась ко мне, мне нужно сосредоточиться на дороге.
Мое лицо вспыхивает.
— Точно… извини.
Он тяжело сглатывает, и я это слышу:
— Ты не представляешь, как я хочу остановиться и дать тебе волю.
— Я уверена, что тебе будет удобнее у меня дома.
— Ты знаешь, какие грязные вещи я хочу с тобой сделать? — его голос становится более низким и хриплым.
— Нет. Почему бы тебе не рассказать мне?
Он сужает глаза.
— Ты пытаешься заставить меня снова потерять контроль. Ты играешь с огнем, солнышко.
Внезапно грузовик ускоряется, и мой позвоночник прижимается к спинке сиденья. Мы выезжаем на шоссе, и Ноа, похоже, намерен как можно быстрее доставить нас обратно в мою квартиру.
— Кто-то торопится в кампус.
— Ты даже не представляешь.
Мы возвращаемся в рекордные сроки. Ноа не говорит мне, что он планирует со мной сделать, и это сводит меня с ума. Но в то же время меня это возбуждает.
Он паркует машину на стоянке для посетителей перед моим домом, а затем пытается добраться до моей двери, прежде чем я выйду, но я быстрее его. Тогда он прижимает меня к крылу грузовика и требует мой рот.
Его язык властный, но поцелуй не грубый, он нежный и ленивый. У меня появляется легкое головокружение, я почти в бреду. Я даже не обращаю внимания, что его поцелуй делает с моей киской. Мой клитор пульсирует, и если бы я скрестила ноги и подвигалась определенным образом, то, возможно, смогла бы снова достичь кульминации.
Мое тело сливается с его телом, и я не знаю, смогу ли я дойти до своего здания, так как мои ноги превратились в желе. Он отстраняется, прекращая поцелуй, и смотрит на меня глазами, полными желания.
— Ну что, пойдем? — спрашивает он сдавленным голосом.
Я киваю, не в силах произнести ни слова. В ушах гудит, а сердце бьется с бешеной скоростью. Кожу покалывает, она горячая и живая. Мы действительно это делаем, как бы я ни боялась пострадать, я прыгаю с обрыва.
Мы уже собираемся переходить улицу, когда я слышу тихое поскуливание со стороны контейнера для сбора мусора, расположенного на обочине участка справа от нас. Колледж установил их возле всех студенческих общежитий.
— Ты это слышал? — спрашиваю я.
— Слышал.
Мы останавливаемся и ждем. Снова раздается вой, но на этот раз он похож на два разных звука.
— Там что-то есть, — говорит Ноа, уже направляя меня в ту сторону.
На другой стороне контейнера мы находим картонную коробку, закрытую сверху, но с небольшими отверстиями по бокам. Теперь поскуливание стало совершенно очевидным.
— Как ты думаешь, что внутри? — спрашиваю я.
Ноа опускается на корточки перед коробкой.
— Есть только один способ узнать. Ты можешь посветить мне фонариком, детка?
Я достаю из сумочки телефон и направляю луч на коробку.
Ноа осторожно открывает крышку и задыхается:
— Твою мать. Не могу в это поверить.
Я тоже не могу поверить. Внутри коробки мы находим щенков. Они такие маленькие и с закрытыми глазами — должно быть, новорожденные. Мои глаза наполняются слезами. Кто мог совершить такой жестокий поступок?
— Боже мой, я не могу поверить, что кто-то мог это сделать.
Ноа снова закрывает коробку и берет ее в руки:
— Мы должны занести их внутрь.
— Может, лучше отвезти их к ветеринару?
— Да, но сначала я хочу их согреть. Кто знает, как долго они здесь пробыли?
— Хорошая мысль.
Мы спешим через парковку, а потом с нетерпением ждем, когда приедет лифт. Ноа снова открывает коробку:
— Все в порядке, малыши. Мы о вас позаботимся.
Я все еще расстроена тем, что щенков оставили умирать на морозе, но, видя, как Ноа ласково с ними разговаривает, мне становится тепло в груди.
Я не хотела влюбляться в него, но, кажется, уже слишком поздно.
ДЖИА
Как только я открываю дверь, Ноа вбегает внутрь и ставит коробку со щенками на журнальный столик. Я спешу в свою комнату и беру пару толстых одеял, чтобы укутать их.
— Сколько их там? — спрашиваю я, когда возвращаюсь в гостиную.
— Семь. Я думаю, это далматинцы, — Ноа достает одного из них из коробки, и тот издает восхитительный звук. — Привет, малыш. Не волнуйся, теперь ты и твои братья и сестры в безопасности.
Каждый раз, когда я думаю, что Ноа не может стать еще более очаровательным и неотразимым, он доказывает, что я ошибаюсь. Мое сердце снова тает.
Я сажусь рядом с ним на диван — в животе у меня хаотично порхают бабочки — и протягиваю ему одно из одеял:
— Вот.
— Спасибо.
— Он такой крошечный.
— Он самый маленький из всех, — Ноа подносит указательный палец ко рту щенка, и тот сразу же пытается его сосать. — Я думаю, он голоден.
— Прежде чем что-то делать, нужно их согреть. Если мы обернем их одеялами и прижмем к своему телу, это будет быстрее.
Он кивает.
— Я тоже так подумал.
Я расстилаю одеяло у себя на коленях, и Ноа кладет на него трех щенков. Они скулят и извиваются, но, по крайней мере, двигаются. Один пытается скатиться с моих коленей, но я подталкиваю его ближе к двум другим. — Куда это ты собрался?
— У тебя беглец? — Ноа смеется.
— Да, они беспокойные, думаю, это хороший знак.
— Конечно. Если бы они были вялыми, это был бы тревожный сигнал.
Он кладет оставшихся щенков себе на колени и, как и я, накрывает
