Я (не) буду твоей - Мая Грей

Паника подступает с каждой минутой. Я чувствую, как под моими ребрами все сжимается, и дышать становится труднее. Сердце колотится так, что кажется, оно отстукивает в такт дрожащей машине. Голова пульсирует, и каждое биение отдается в ушах глухим звоном. Ноги затекли, тело ломит от невозможности выпрямиться, но это не так важно — важно то, что впереди.

Едкий запах выхлопных газов или бензина только усиливается, вызывая тошноту. Я прикусываю губу, чтобы не закашляться, пытаясь сохранить остатки контроля над собой. По заложенности в ушах догадываюсь, что мы едем в горы. Прислушиваюсь в надежде, что машина подъезжает к контрольно-пропускному посту в национальный парк, и у меня появится возможность привлечь внимание охраны криками и стуками. Но машина продолжает двигаться и даже не думает останавливаться. Тряска усиливается, и я понимаю, что мы съехали на галечную дорогу.

Каждая кочка под колесами — как удар по нервам, от которого я вздрагиваю. Время тянется мучительно медленно, и в голове стучит одна мысль: “Что он собирается со мной сделать?” Машина останавливается резко, внезапно, и этот звук — скрип багажника, который медленно начинает открываться — заставляет меня затаить дыхание.

— Иди сюда, сука! — рычит Ринат, грубо схватив меня за шиворот куртки и вытаскивает из багажника.

Ноги подгибаются, и я беспомощно болтаюсь, как сломанная кукла, пока он не хватает меня второй рукой за талию и тащит в салон.

— Нет, Ринат! — кричу в панике, голос срывается от ужаса. — Не надо! — Я извиваюсь, пытаясь вырваться, не давая ему затащить меня в машину. В какой-то момент мне удаётся — я выскальзываю из куртки, оставив её в его руках, и бросаюсь бежать. Но не успеваю сделать и трёх шагов, как он снова хватает меня, на этот раз за волосы, и с яростью волочит назад. Я скребу руками ногам каменистую землю и чувствую, как боль обжигает каждую клетку моего тела.

— Куда это, Динара, собралась бежать? — злобно шипит Ринат. — У нас с тобой всё только начинается.

— Отпусти, Ринат, пожалуйста! — Я пытаюсь достучаться до его разума, но, похоже, он совсем слетел с катушек.

Цепляюсь руками за боковое зеркало машины в последней попытке вырваться, но это действие ещё больше приводит его в ярость. Он снова бьёт меня в живот, и я, согнувшись пополам, хватаюсь руками за живот, силясь вдохнуть воздух сквозь острую боль.

— Что, не приятно? — с усмешкой спрашивает он. — Мне тоже было неприятно, когда твой муженёк дал мне под дых. — Ринат открывает дверцу пассажирского сиденья и с силой заталкивает меня внутрь. — А за удар по яйцам… я сейчас тебя так оттрахаю, что ты до конца жизни ноги свести не сможешь.

Спинка сиденья медленно опускается, и я оказываюсь почти в лежачем положении, прикованная к ужасу, который не отпускает.

— Пожалуйста! — молю сквозь рвущиеся рыдания, но Ринат, потерявший всякую человечность, не слышит меня. Он осыпает меня грязной бранью, срывая с меня одежду с такой яростью, словно это приносит ему удовольствие.

— Че ты, Динара, ерепенишься? — шипит он злобно сквозь зубы. — Не хуже твоего Дамира тебя оттрахаю. Ещё спасибо скажешь.

Он рывком задирает юбку, затем с легкостью разрывает тонкий капрон и трусы. Блузка уже разорвана, и грудь почти вся обнажена.

Ринат резко спускает штаны и насильно вталкивает свой член в мою промежность.

— Ебаный рот! Какого хрена! — рычит, безуспешно пытаясь вставить его. Но член вялый, сморщился, как гармошка, с размером не больше половины сардельки. Лицо Рината перекосилось от ярости. — Я тебя всё равно трахну! — орёт он мне в лицо и тут же начинает грубо целовать мою шею и грудь, оставляя болезненные следы. Его руки больно тискают меня, он пытается возбудиться, но лишь ещё больше погружается в ярость.

В голову приходит безумная идея отвлечь его от себя. Я задираю ногу и начинаю изо всех сил бить каблуком по лобовому стеклу. Как только раздаётся треск, Ринат резко останавливается, прислушиваясь к звуку с недоумением. Я снова бью ногой, и стекло трещит ещё сильнее. Он оборачивается, а его лицо искажается в диком гневе.

— Сука, что ты наделала? — в ужасе смотрит на огромную паутину трещин, расползающуюся по лобовому стеклу. Он отталкивается от меня и выскакивает из машины, затем снаружи осматривает повреждённое стекло, схватившись за голову.

Этот момент — мой шанс. Я в панике хватаю лохмотья своей разорванной одежды, пытаясь хоть как-то прикрыться, и лихорадочно оглядываю заднее сиденье в поисках своей сумочки. Нашла! Но прежде чем я успеваю до неё дотянуться, Ринат, обезумевший от ярости, хватается за мои ноги и с силой вытягивает меня из машины. Я бьюсь головой о пол автомобиля, а потом падаю на землю, вновь ударяясь об острые камни.

— Сука, ты хоть понимаешь, сколько она стоит? — орёт он в бешенстве, разрывая тишину ночи.

Снова хватает меня за волосы и с яростью тащит к свету фар. Мои ноги волочатся по земле, острые камни больно впиваются в кожу, раздирая её до крови.

— На колени! — приказывает он, рыча сквозь зубы. — На колени, я сказал!

Я подбираю ноги и становлюсь на колени. Уже не чувствую никакой боли, кроме той, что разрывает душу. Холод не трогает меня, хотя на мне только разорванная блузка и ошметки юбки. Лишь щеки, обжигаемые горячими слезами, щиплет от ледяных порывов ветра.

— Бери в рот! — рычит он, задирая мою голову, резко дёрнув за волосы, и тычет членом в лицо. — Давай, поднимай его! — орёт, обезумев от злобы, разъярённый тем, что тот его так подвел.

— Нет! — хриплю сквозь слёзы, пытаясь противостоять ему.

— Я тебя заставлю сосать мой член, — шипит он в ярости. — Покажи, как ты сосала ему. Будешь так же работать языком, может, я трахну тебя нежно.

— Я не буду! — мой голос прорывается сквозь слёзы. — Можешь убить меня! — произношу твёрдо, словно ни капли не боюсь смерти. Лучше уж умереть, чем жить с этим.

— Смерть, — рычит он, сильнее хватая за волосы и тянет мою голову к своему лицу, — не самая лучшая месть. Это слова твоего муженька. Он говорил это с такой нежностью, когда отбивал мне яйца в больничном туалете. И знаешь, что по его мнению является самой лучшей местью? — тычет моё лицо в свой пах. — Унижение! Заставить человека жить в унижении! Говорит, что тот, кто поднял руку на женщину, унизил сам себя, но он об