– Да глаза б мои тебя не видели. – Серафим рубанул кулаком по кровати, совсем рядом с моим лицом.
– Полегче!
– Поговорить нужно, – он взъерошил и без того торчком стоящие волосы.
– Ну? – Я выжидающе выгнула бровь. – Говори.
– Мне нужны деньги, – Серафим перешел на громкий шепот.
– Мне тоже.
– И ты мне их дашь.
– Я?! С какой стати?
– А если не дашь, я всем все расскажу.
– Что ты расскажешь, Серафим? – Я поморщилась от запаха перегара.
– Про мальчишку. Я всем расскажу, что этот ублюдочный – твой ребенок.
– И твой! – Догадка осенила меня внезапно, стоило лишь вспомнить ту интимную фамильярность, с которой Серафим пытался начать наше общение. Вот такая она глупая и наивная дура – моя предшественница. Влюбилась в подонка, родила от него ребенка, а потом позволила папашке-самодуру урегулировать проблему по-своему, чтобы никто ничего не узнал.
– И мой. – Серафим попытался потрепать меня по щеке, я отшатнулась. – И знаешь что, Ева, я вот тут подумал – а давай-ка я на тебе женюсь! Сама посуди, какая тебе от этого будет выгода, тебе ж, чтобы ублюдочного усыновить, нужен законный муж, а кто еще на такую уродину позарится!
– На уродину, может, никто, а вот на ее деньги очень даже. Ты ж не за просто так меня осчастливить хочешь, ты ведь свою выгоду собираешься поиметь, папенькины миллионы тебе уснуть не дают.
– Умная девочка. – Серафим расплылся в довольной улыбке. – К твоему б уму да рожу моей сеструхи – цены б тебе не было. Но ничего, я добрый, я согласен и с уродиной пожить. Надоело, понимаешь, от сеструхиных милостей зависеть.
– Думаешь, мои милости лучше будут? – Ну что за скотина самодовольная…
– Так я ж не за спасибо. – Улыбка Серафима сделалась плотоядной, а холодная лапища по-хозяйски нырнула мне под свитер. – Тебе ж нравилось со мной, ты ж меня, кажется, даже любила. Вот теперь сама посуди, какая у тебя будет выгода: всегда горячий мужик под боком и ублюдок твой чокнутый тоже рядом.
Что-то я сплоховала, потеряла бдительность, не засекла момент, когда воняющее перегаром тело бросилось в атаку. Тяжело отбиваться от такого жеребца, не потому, что жеребец уж очень активный, а потому, что маневренность у меня теперь никакая. Лежа на спине, под восьмидесятикилограммовой тушей, особо не побрыкаешься, приходится кусаться и царапаться. Да вот только, похоже, вошедшему в раж Серафиму мои царапанья, что слону дробина, значит, нужно действовать хитростью и умом. Замереть, расслабиться, сдаться на милость победителя, дождаться, когда он утратит бдительность…
Я лежала, крепко зажмурившись, морщась от отвращения и слюнявых Серафимовых поцелуев.
– Хорошая девочка… умная…
Кажется, дождалась, дышать стало легче, и туша уже не впечатывает в матрас, отвлекся урод, ширинку расстегивает… Пожалуй, пора!
Прежде чем начать контратаку, я открыла глаза. Лучше бы не открывала…
Трещины на потолке углублялись, прямо на моих глазах сливаясь в затейливый узор. Мгновение – и над моей головой раскинулась гигантская паутина, в ушах послышался злой шепот, а запястье обожгло адским огнем. Не знаю, что подействовало на меня сильнее: паутина, шепот или боль, но терпеть все это я больше была не в состоянии. Я зажала уши руками, зажмурилась и заорала…
Я орала, и бедная моя голова грозила расколоться от этого крика. Пусть раскалывается, потому что нет уже моих сил…
Боль прошла так же внезапно, как и началась. И шепот стих. И никто на мне не елозил. Лучезарный Серафим ползал где-то в стороне, с криками, ругательствами и стонами.
– Ева, прекрати орать! – Голос знакомый, злой. Этот голос я не рассчитывала услышать еще когда-нибудь, потому что он всего несколько часов назад сказал, что я сука. А теперь вот командует, велит заткнуться.
Я заткнулась и даже отважилась открыть глаза. Паутина с потолка никуда не делась, она подсвечивала золотым и, казалось, подрагивала. Черт с ней! Другое сейчас гораздо важнее. Сжимая руками виски, просто так, на всякий случай, я осторожно села на кровати и посмотрела перед собой.
Серафим с разбитой в кровь рожей валялся в углу комнаты, закрывался руками и испуганно поскуливал. Над ним стоял Вовка Козырев, по пояс голый, в затертых до дыр джинсах – мой, стало быть, спаситель. Выглядел он недурственно, фигура у Вовки, оказывается, красивая, ладная такая, во всяком случае, та ее часть, что выше пояса…
– Что он от тебя хотел? – Вовка встряхнул Серафима за шкирку, и тот заскулил чуть громче.
– Приходил делать предложение руки и сердца. – Я одернула задравшийся свитер, – и не устоял перед моей неземной красотой. Пришлось отбиваться.
– Ты из-за этого так орала?
– Отчасти. – Я посмотрела вверх на дрожащую над нашими головами паутину.
Вовка запрокинул голову, длинно присвистнул.
– Это такая дизайнерская находка? – спросил он севшим голосом.
– Ага, типа того, только что появилась.
– Ясно, а с женихом что решила? – Вовка, казалось, потерял всякий интерес к паутине и снова встряхнул Серафима.
– Не знаю еще. – Я пожала плечами. – Наверное, откажу. Уж больно он темпераментный.
В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги, и почувствовавший близость подмоги Серафим приободрился.
– Эй, рыжий, а ты кто такой?! – Он зло сверкнул глазами на Козырева.
– А я телохранитель. – Вовка кивнул в мою сторону. – Вон она меня наняла. Ну, что молчишь, Ева? Подтверди!
– Подтверждаю, – засмеялась я, и в этот момент в комнату вошла Рая.
Экономка обвела встревоженным взглядом мизансцену и схватилась за сердце.
– Рая, не волнуйся, все в порядке! – Я сползла с кровати, подошла к Козыреву. – Маленькое недоразумение, не более того. Серафим перебрал, ошибся дверью. Мы немного повздорили и покричали, а мой верный донкихот, – я ткнула пальцем в голое Вовкино пузо, – не разобрался и прибежал спасать хозяйку.
– Так и есть. – Козырев задумчиво посмотрел на мой палец. – Не разобрался. Вижу, тип какой-то на хозяйку бросается, ну я ему и врезал.
– Владимир, это не тип, – Рая неодобрительно покачала головой, – это Серафим, брат Амалии.
– А, Серафим, брат Амалии! – Вовкино лицо озарила смущенная улыбка. – Ну, тогда прошу прощения, я ж еще не выяснил, кто чей брат.
– Урод! – Серафим, поднявшись на ноги, зло зыркнул на Козырева. – Уволю скотину! По судам затаскаю!
– Ева Александровна, – сказал Вовка с укором, – что ж вы меня не ввели в курс дела? Откуда ж мне было знать, кого можно из вашей постели выдергивать, а кто там находится на законных основаниях?
Издевается стервец…
– Этот не на законных основаниях. – Я подошла к Рае и приобняла ее за худые плечи. – Этот просто дверью ошибся, я же говорила. Шел бы ты отсюда, Серафим, брат Амалии, подобру-поздорову. Устала я от тебя.
