Под воздействием больших денег и нового окружения, частично делового, частично бандитского, Дрибница активно начал меняться. Он давно уже перестал быть тем пай-мальчиком, которым предстал много лет назад пред светлые Танины очи в первый ее приезд в Нахаловку. Теперь это был жесткий, деловой человек с колючим, словно рентгеном просвечивающим взглядом, специфическим лексиконом и циничным отношением к жизни вообще и к окружающим в частности. На людей, не являющихся его сотрудниками или деловыми партнерами, поглядывал несколько свысока, однако чувствовалась в его взгляде некоторая настороженность: мол, чего тебе от меня надо? не иначе, как денег. не дам.
Личная его жизнь ограничивалась крайне редкими, раз в месяц, а то и в два-три, посещениями законной супруги. Приходил, якобы, для того, чтобы повидаться с ребенком. Клал на стол пачку банкнот, не утруждая себя покупкой по дороге хотя бы какого-нибудь завалященького банана, слегка трепал мягкие нежные детские волосенки, отправлял домработницу с ребенком на кухню, а сам наскоро исполнял "супружеский долг". Все это без слов, без души, как механический заяц. Только первый раз, заявившись месяца через три после рождения маленького Коли, уже застегивая штаны, произнес в пространство и без особого выражения:
— Позаботься, чтобы не было детей. Я этого больше не потерплю.
Тане он больше не звонил, не показывался на глаза в институте. Но он не забыл ее. Больше того, он был полностью в курсе событий. Источником известий о любимой стала… Ада Петровна, несостоявшаяся теща. Володя часто звонил ей на работу, подолгу беседовал. В основном, конечно же, о Тане, иногда о Сереге. Ну и, естественно, о материальных трудностях, свалившихся на семью Голиков. По мере необходимости подбрасывал ей деньжат с жестким условием, чтобы об этом не догадались ни Татьяна, ни Сергей. Ада Петровна от денег, естественно, не отказывалась, благодарила Дрибницу, не забывая в разговоре упомянуть, что Татьяна, мол, бестолковая девчонка, сама во всем виновата, не разглядела такого джигита. От назойливого аханья-оханья по поводу его персоны Дрибница отмахивался с видом невинно оскорбленного, дескать, что поделаешь, молодая, неопытная, но мы-то с вами знаем цену жизни, нам все и исправлять. На что Ада Петровна заговорщицки кивала и в подробностях докладывала благодетелю, кто звонил Татьяне, с кем она ходит в кино да на дискотеки, как обстоят ее дела в учебе. Дрибнице было интересно все о любимой, но, конечно, более всего его интересовало наличие у нее постоянного кавалера. По всему выходило, что сильного соперника у Дрибницы пока нет, а значит, не стоит пока идти к будущей супруге на поклон. Вот пусть посидит в одиночестве, помается, подумает хорошенько над тем, чего натворила. И, когда Дрибница, наконец, соизволит благосклонно предложить ей руку и сердце, сразу кинется ему на шею. А то, ох уж эти ему женские штучки!
Настораживал, правда, некий таинственный посетитель, которого Ада Петровна видела всего пару раз и о котором Таня наотрез отказалась с ней разговаривать. Ну да два раза — это так, мелочи. К тому же, было бы там что-то серьезное, она наверняка доложила бы об этом матери. А раз так, стало быть, угрозы незнакомец не представляет.
Теперь Люба проклинала свое замужество. Ну где, где она на сей раз ошиблась? Ведь и скромницу из себя строила, и замуж за богатенького вышла, ну почему же все опять пошло наперекосяк?
"Вовка гад, гад, ненавижу!" Бесилась, искала ошибку и не находила. Тогда Люба искала выхода, и тоже не находила. Вроде все делала правильно, а получилось даже не как всегда, а еще хуже. Муж ведь ее за человека не считает. А почему? С чего все началось? С того, что пыталась усладить любимого. И заметьте, не просто любимого, а мужа, самого что ни на есть законного супруга! Всего-то на всего пыталась заняться с ним сексом. И за это он ее теперь ненавидит и презирает так, как, пожалуй, в родном селе не ненавидели, имея на то полное основание. За что, почему?
Не так уж плохо все было, пока она не забеременела. Сначала она думала, что скорое появление на свет наследника обрадует Дрибницу, он смягчиться и простит Любу, уж не знамо за что. Но нет же, он, казалось, обозлился на нее еще больше!
Пока живот был не слишком велик, Люба продолжала "работать". Лично ей беременность не мешала, да судя по всему, некоторым мужичкам тоже, однако на шестом месяце Елисеев "мягко" намекнул ей, что пора бы уж ей в декретный отпуск отправляться. Пока работала, с деньгами особых проблем не возникало: Дрибница оплачивал расходы на жилье и питание, а уж свой заработок Люба тратила так, как считала необходимым. В итоге выходило не так уж плохо. Нынче же, лишившись заработка, Люба оказалась на мели. Елисеев, хоть и неплохой мужик, но оплачивать ее декрет не посчитал необходимым. Дрибница же оставлял ровно столько, чтобы худо-бедно прожить до следующей подачки. Голодать они с сыном, конечно, не голодали, но во многом приходилось себе отказывать. Вещи, например, Любе приходилось донашивать старые. Она после родов немного поправилась и теперь одежда на ней чуть не лопалась по швам, врезаясь в кожные складки. Но так называемый муж ничего не хотел видеть и слышать.
Кроме того, теперь Люба была лишена не только заработка, но и удовольствия. Попыталась было сунуться к Елисееву с просьбой о былом месте, да тот, окинув взглядом, даже засмеялся: "Да ты что, ты ж у меня всех клиентов распугаешь! Ты в зеркало-то давно смотрелась?" Обидно было Любе, больно, но, как ни крути, а прав Елисеев — кому она такая нужна, расплывшаяся, обабившаяся, враз ставшая похожей на мать, стопроцентно сельскую базарную бабу…
И сидела Люба без денег да без удовольствия. От мальца радости немного — с ним, в основном, Валентина, домохозяйка, занимается. Ей он улыбается, ей агукает, а на Любу никак не реагирует. Вот еще один мужичок растет! За что они ее так, почему ей от мужиков одни слезы?! А тело-то молодое, двадцать девятый год всего — самый сок, самый женский расцвет. А из мужиков — один Дрибница захаживает. Да какой с него мужик? Так, одно название. Только в аппетит ее вгонит, а сам уж штаны застегивает. Да ведь и то, подлец, так редко приходит! Ну что, что ей делать?
Худеть, срочно худеть. Но ведь разве одним похуданием она приведет себя в норму? Ну, допустим, похудеет она. В принципе, это не проблема. Ведь схуднула же она после первых родов, даже не прилагая к этому особых усилий. Но, чтобы хорошо выглядеть, нужны хорошие кремы — она ведь, увы, уже давно не семнадцатилетняя девочка, кожа уставшая, блеклая, под глазами наметились морщинки. Нужна и одежда красивая, дорогая, обувь… Да много чего надо. Где на все эти "надо" взять денег?
